Чужак в чужом краю - Роберт Хайнлайн

один экземпляр первого издания имеется в Британском музее, а второй (что соответствовало действительности) — в Ватикане, но выдается лишь ученым-богословам.

В Теннеси выдвинули законопроект, в котором предлагалось число «пи» считать равным трем. Автором законопроекта являлся Комитет народного образования. Нижняя палата Сената приняла его без возражений, Верхняя — замяла. В Арканзасе межцерковная фундаменталистская группа открыла офис и стала собирать пожертвования для отправки миссионеров на Марс. Доктор Джабл Харшоу сделал пожертвование, но отправил его на имя и адрес редактора журнала «Новый Гуманист», который был его хорошим знакомым и закоренелым атеистом.

Больше Джаблу развлечься было нечем: разговоров о Майке было много, а сам он дома не появлялся. Джабл радовался, когда Джилл и Майк приезжали, живо интересовался делами Майка, но такая возможность выпадала ему редко.

Джабл не огорчился, когда разъяренные богословы изгнали Майка из Теологической Семинарии: одни — потому что верили в Бога, другие — потому что не верили. В следующий раз будет знать, что с теологами лучше не связываться, особенно если ты — марсианин.

Не волновался Харшоу и тогда, когда Майк под вымышленным именем нанялся на службу в Вооруженные Силы Федерации. Он знал, что ни один сержант не успеет Майку сильно надоесть, а о судьбе Вооруженных Сил Федерации и вовсе не беспокоился. Джабл был консерватором, и когда Вооруженные силы Соединенных Штатов прекратили свое существование, сжег свой мундир.

Майк прослужил целых три недели и — удивительно — не наделал большого шума. Он всего лишь стал проповедовать отказ от силы. В самом деле, зачем оружие, если избыток населения можно ликвидировать с помощью каннибализма? Он предложил себя в качестве мишени для любого оружия и пообещал доказать, что оружие бессильно против личности, организованной должным образом.

Силу личности Майка никто испытывать на стал. Его просто выгнали.

Дуглас позволил Харшоу познакомиться со сверхсекретными документами, фиксирующими обстоятельства прохождения рядовым Джонсом (Человек с Марса) воинской службы. Документы содержали весьма противоречивые отчеты о поведении рядового Джонса на стрельбище. Джабл удивился — некоторые свидетели имели мужество заявить, что оружие на их глазах исчезало.

Заключение гласило:

«Рядовой Джонс является прирожденным гипнотизером и может быть полезным разведке. Использование в ином роде войск не рекомендуется. Однако низкий коэффициент умственного развития и склонность к паранойе делают невозможным привлечение Джонса к дальнейшей воинской службе».

А Майк сумел получить удовольствие и здесь. Во время парада, состоявшегося в день окончания службы, командующий со свитой оказались по колено в продукте человеческой жизнедеятельности, пресловутом у солдат, но не частом на парадах. Через несколько секунд остался лишь запах и неприятные воспоминания о массовой галлюцинации. Джабл подумал, что у Майка, пожалуй, грубоватый юмор, но потом вспомнил молодость, медицинский факультет и признал, что сам он не лучше.

Бесславная карьера Майка даже доставила Джаблу радость: Джилл три недели сидела дома. Майк и вовсе не смутился: вернувшись из армии, он хвастал, что добросовестно выполнял наказ Джилл, и не отправил в перпендикулярное пространство ни одного человека, а только пару мертвых вещей. А у него ведь была возможность сделать Землю более уютной для жизни; и он бы сделал это, если бы не странное желание Джилл. Харшоу не спорил: у него самого был длинный список людей, без которых ему на Земле стало бы уютнее.

Джаблу казались странными религиозные увлечения Майка. «Преподобный доктор В. М. Смит, бакалавр искусств, доктор философии, основатель и пастор Вселенской Церкви!» Чушь собачья! Настоящий джентльмен должен уважать чужую личность и не имеет права лезть человеку в душу.

Хуже всего было, когда Майк заявил, что идею Вселенской Церкви подсказал ему Джабл. Харшоу допускал, что мог сказать нечто подобное, но не помнил, когда и что именно он говорил.

От печальных размышлений его оторвала Мириам.

— Босс! Гости пришли.

Джабл увидел заходящую на посадку машину.

— Ларри, неси ружье! Я поклялся застрелить всякого, кто посмеет приземлиться на мои розы.

— Он садится на вашу траву.

— Ладно, в следующий раз сядет на розы, тогда и застрелим.

— Это, кажется, Бен Кэкстон.

— Не кажется, а точно. Что будешь пить, Бен?

— Ничего, я приехал поговорить.

— Мы уже говорим. Доркас, принеси Бену стакан молока, он сегодня нездоров.

— Нальешь молоко из бутылки с тремя звездочками, — уточнил Бен. — Джабл, у меня к тебе деликатный разговор.

— Ну что ж, если ты считаешь, что нам поможет уединение в моем кабинете, милости прошу.

Бен поприветствовал всех домочадцев и вместе с Харшоу отправился наверх.

— Каков расклад? Я проиграл?

— Ты еще не видел новых комнат. Мы построили две спальни, одну ванную и галерею.

— О, да тут статуй хватит на целое кладбище!

— Бен, я уже объяснял, что «статуи» — это памятники усопшим вождям, а у меня — «скульптуры». Будь добр, говори о них уважительно, не то я рассержусь. Здесь собраны копии лучших скульптур, созданных в этом подлом мире.

— Эту гадость я уже видел, а когда ты успел собрать остальной хлам?

Джабл обратился к прекрасной Ольмиер.

— Не слушай его, моя дорогая! Он варвар, ничего не смыслящий в красоте. — Харшоу погладил ее по морщинистой щеке и нежно коснулся ее усохшей груди. — Нам с тобой недолго осталось, потерпи. А ты, Бен, будешь наказан. Ты оскорбил женщину, я этого не потерплю.

— Да брось ты! Сам оскорбляешь женщин по десять раз на дню.

— Энн! Надевай плащ — и ко мне! — закричал Джабл.

— Я бы не стал оскорблять живую женщину, которая позировала скульптору. Я только не могу понять, зачем он заставил чью-то бабушку нагишом позировать, и зачем тебе на нее смотреть.

Явилась Энн, в белом плаще.

— Энн, — обратился к ней Харшоу, — скажи, я тебя когда-нибудь оскорбил? Оскорблял ли я других женщин?

— Я не имею права высказывать свое мнение.

— Энн, не в суде же мы в конце-концов.

— Нет, Джабл, вы никого из нас не оскорбляли.

— И еще одно мнение, пожалуйста. Что ты думаешь об этой скульптуре?

Энн посмотрела на шедевр Родена и медленно произнесла:

— Когда я увидела ее впервые, она показалась мне отвратительной. Позже я пришла к выводу, что это чуть ли не самая красивая вещь, которую мне приходилось видеть.

— Спасибо, ты свободна. — Энн ушла. — Ну что, будешь еще спорить?

— Спорить не буду — кто же спорит с Беспристрастным Свидетелем! — но согласиться