В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Воспитатели стали разгонять толпу, часть подопечных, при этом, была отправлена убирать тела и замывать кровь. Тобиус, следя за всем, размышлял над происшедшим в точки зрения симиана.

Казнь сама по себе была весьма жестокой, но

Полудикие мартышки иного не понимали. К тому же не столько вид крови напугал всех, сколько аспекты, так сказать, теологические. Волшебник прожил среди сару достаточно долго, чтобы уяснить кое-что: несмотря на свою разумность и развитость в ряде вещей, эти существа обладали весьма примитивным религиозным мировоззрением. Они буквально верили, что душа, находится у них где-то в брюшной полости как какой-то сгусток священного газа, и если эту самую полость как-то серьёзно повредить, то душа выскользнет и… исчезнет на ветру.

Руководствуясь этим убеждением Руада привёл в исполнение самую страшную казнь, — он отказал душам в возможности быть похороненными под землёй, чтобы взрасти из-под неё в виде чего-то иного. Старший воспитатель лишил пленных бунтовщиков права на обращение в круговороте перерождений.

Со времени неудавшегося бунта отношение к Тобиусу переменилось в худшую сторону. Это было предсказуемо, всё же волшебник умел предвидеть и просчитывать, а симианы были очень, очень похожи на людей и во многом действовали соответствующе.

Их не интересовали мотивы, им не были интересны результаты и то, что воспитатели знали о готовящемся бунте заранее. Недоумки вдруг стали считать себя общностью, сплотились под пятой угнетателя, хотя там, за стеной, ненавидели друг друга по родовому признаку, испытывали отвращение ко всем, кто не походил на них самих. Правда, вопреки всему, презрение не мешало кашлявшим, мёрзшим, полуголодным сару пользоваться помощью лекаря. Они ненавидели Тобиуса теперь, веря, что если бы не он, то хватило бы сил вырвать свободу, но лекарств просили. Старались незаметно бросить осколок острого кремня в его миску и просили лекарств…

Человеку было всё равно. В конце концов, не такова ли участь волшебника даже среди себе подобных? Тот, кто одарён несравненно больше, тот, чья помощь необходима, но при этом всегда чужой, несравненно далёкий и без острой необходимости нежеланный. Всё как всегда.

Снег выпал очень поздно, на пятый день месяца иершема, и был он по первости приятным украшением. Белая владычица, спроваженная в мархоте, вернулась вновь, как возвращалась десятки тысяч лет прежде и будет возвращаться до скончания времён. Ещё молодая, обряженная в искристый белый наряд невеста без жениха, зима прошествовала по лесам Дикоземья, окружённая сонмищем подданных духов всех величин. Могучие повелители буранов следовали за её долгой фатой, вьюжницы и метелицы устилали её путь белыми хлопьями, готовили подарки студенцы, схватывавшие воды так быстро и крепко, что в них погибала рыба и иной зверь, которому не повезло очутиться в реке или озере в неподходящий миг. Время года сменилось.

Уже на следующий день зима решила напомнить смертным тварям, каковы порядки в её доме и как крепко она берётся за их соблюдение. В ночь с пятого на шестое начался снегопад столь обильный, что сугробы возрастали на глазах. Сразу стало ясно, сколь удобна была придумка делать входы в жилища нижнего города на высоте, ибо вскоре, сметаемая с крыш белизна завалила улицы.

А уж какой напастью снег стал для верхнего города! Сару-хэм приходилось по несколько раз в день гнать в ветвистую крону работяг, дабы те сметали его, не позволяли дополнительному грузу лечь на натруженные ветви баньяна. Некоторые обезьяны срывались со скользкой коры и устремлялись навстречу гибели, но часть их, падая в большие сугробы, выживали, несмотря на огромную высоту. Таким везунчикам оказывали помощь лучшие лекари города. У сару-хэм выживший «летун» считался хорошей приметой и временно освобождался от работы, переходя на обильное питание. Но несмотря на очевидные выгоды, среди работяг не находилось желавших добровольно рискнуть жизнью в прыжке.

Часть 3, фрагмент 9

Тобиус уже некоторое время не покидал пещеру по ночам, не бродил тайно по городу. Надоело. На этом этапе он узнал всё, что мог, следовало двигаться дальше, а как сделать это, маг пока не понимал. Вместо прогулок он, как положено было воспитаннику ямы, ночевал в пещере, восполнял силы во время медитации. Рив стал чаще посвящать себя этому занятию, возобновил попытки достичь полного самоотрешения.

И всё же помимо медитации он нуждался и в обычном, глубоком сне, в который повадился возвращаться дух из глубинной тьмы.

Шепчущий не обращался к Тобиусу, не увещевал и не пытался принуждать, но вместе с ним из подсознания являлись тяжёлые сны. Грёзы полные жаркого огня и крови, в которых Ронтау пылал и среди обугленной, расщеплённой кроны находился Тобиус в ореоле молний. И симианы распростёрлись ниц пред ним. Одного единственного боевого мага было достаточно, чтобы покорить целую цивилизацию, лишённую волшебных знаний; напасть внезапно, вырезать верхушку и с особой жестокостью творить расправу надо всеми, достаточно дерзкими, чтобы выступить против. Всего несколько суток пламени, льющегося с небес, молний, разносящих в труху дома, ледяных копий, пронзающих насквозь, и воцарится такой хаос, такой страх, что выжившие примут источник гнева небесного за явившееся божество. Покорность. Так можно было завладеть плацдармом, подготовить армию и с её помощью завоевать всю страну! Его боевых навыков хватило бы для такого дерзкого удара, несомненно, надо было лишь начать быстро, решительно! Сделать рывок и завоевать себе королевство для безграничного правления! Всего один рывок…

Тобиус вырвался из отравленного полусна и открыл глаза наяву. Он лежал на своём месте в нише, покрытый горячим потом, разбитый слабостью тела, но твёрдый духом. Вырвался, устоял, отбился. Которую ночь подряд. Кажется, чудовище древности набралось сил, отражение его ударов давалось тяжёлым напряжением ментальных и духовных способностей. После каждого такого удара, болезненного, тяжёлого, требовалось восстанавливаться.

Перед камельком сидел хранитель огня, который не заметил, что один из обитателей пещеры покинул спальное место. Оставив позади нематериальную копию своего облика, волшебник выскользнул за полог и тут же воспарил, чтобы не оставить на снегу лишних следов.

На разных ярусах карьера горели костры, меж коих, согнувшись, втянув головы в плечи, то и дело перебегали воспитатели. Лишённые волосяного покрова, они мёрзли особенно сильно, несмотря даже на дополнительное количество шерстяных одежд. Состоявшие в нынешней дозорной смене считали, наверное, секунды до того момента, когда смогут сдать посты и отправиться к деревянным домишкам, что ютились у основания внутренней стороны стен, — воспитательским баракам.

Маг воспарил выше. Защищённый микроклиматом, он не боялся пронизывавшего ледяного ветра, бросавшегося колючими хлопьями, а горевшие тут и там огни позволяли не потеряться. Снег внизу казался тёмно-синим, почти чёрным, стражи старались не выбираться на верёвочные мосты, да и вообще далеко не отходили от крытых кольцевых убежишь, что крепились к стволам баньяна. Сару-хэм переносили морозы не лучше, а может, и хуже людей.

Город не пылал в огне, — слава Господу-Кузнецу, — а тихо спал, бережно храня тепло в тесных, перенаселённых жилищах. Там большие семьи, лёжа вповалку, помогали сами себе не окоченеть. Снаружи костры горели только на плоских крышах глиняных построек, образуя ещё более скупую систему освещения, чем прежде. Снега навалило слишком уж много, а то ли ещё будет…

Зависнув на средней высоте, маг краем глаза заметил движение внизу. Присмотрелся, обождал и смог убедиться, что не показалось. По крышам нижнего города кто-то крался. Именно крался, иначе ведь и не назвать передвижение со столь длительными задержками, старательное избегание световых пятен, выжидание, пока наверху пройдёт полуослепший от снега в глазах страж.