В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Тобиус парил неподалёку и не вмешивался. У него не было никаких мотивов кому бы то ни было тут потворствовать или препятствовать. Внедрившийся в жизнь симианов человек считал себя созерцателем, ибо являлся по сути никем, никому ничего не был должен, не нёс ответственности. Бывает, однако, что игроку в торжок выпадает одна неожиданная карта, превращающая его потенциально сильную руку в набор бесполезных картинок, то бишь всё может измениться в одночасье по воле случая.

Один из гамадрилов подступил к большому свёртку, схватил его и тот резко выгнулся со стоном. Край шёлковой ткани распустился, являя взору растрёпанные длинные волосы, искажённое болью лицо женщины, которая, казалось, была не в себе, бесцельно извивалась в состоянии полусознания. Присмотревшись, Тобиус заметил, что часть её волос на голове слиплась от крови. А ещё он заметил, что по воле случая вновь встретился с лекаркой, зашивавшей его разорванное лицо.

Человек опустился наземь, сбрасывая чары Глазоотвода и симианы всполошились от такой неожиданности. Незнакомец был один, вооружён лишь коротким ножом, да ещё и странно скроен. Он появился из ниоткуда и смотрел без капельки страха на ахогову дюжину воинов.

— Не знаю, понимаете ли вы меня, но всё же попытаюсь уладить это без лишней крови. Мешки можете взять с собой, вы заплатили за них жизнями, но пленники останутся здесь. Прежде чем попытаться убить меня, усвойте одно: я есть сила непостижимая и непреодолимая для вас, пошедший против меня умрёт. Каков ваш…

Четыре стрелы с бронзовыми наконечниками ударились о Щит и сломались, отскочили. Следом отправилось ещё шесть, — без толку. Волшебник вздохнул и сделал шаг, а навстречу ему метнулось двое воинов с тесаками. Наложенные вспомогательные чары позволили не мешкать, а нож рубил бронзу как марципан, проходил сквозь плоть и кость с лёгкостью, распарывал симианов как набивные игрушки. Ещё трое погибли, не успев даже приблизиться, когда атам выпорхнул из ладони мага и нанёс несколько неизящных, но размашистых ударов. Вернувшись к хозяину, он был весь покрыт горячей кровью.

— Восемь осталось. Мне убить вас всех?

Они не спешили. У гамадрилов хватало нервов на то, чтобы перед лицом смерти, посреди горевшего города, полного врагов, предаваться задумчивости. Тогда Тобиус дал им привычный для симианов стимул, — изменил ложный облик, нарастив зубы, увеличив размеры, воспламенив налитые кровью глаза и издав рёв, достойный парзуха.

Гамадрилы испарились в морозном воздухе. Они просто метнулись за край стены, сиганули с высоты и исчезли. Подойдя ближе, Тобиус увидел, что на заострённом конце одного из брёвен был вбит бронзовый крюк, с которого свисала очень длинная верёвка, сплетённая из нескольких верёвок поменьше. Интересно, как они собирались по этому спускать плеников? Там, внизу, под навесом стены снега было меньше, но дальше по склону он мог легко скрыть и человека, не то что бегущих обезьян. Либо скроются, либо околеют в белом плену.

Атам был очищен и спрятан в ножны за пазухой. Волшебник проверил второй большой свёрток, где тоже оказалась женщина без сознания, только постарше. Диагностические чары не выявили серьёзной угрозы жизни, хотя, если оставить этих двух на холодной земле, потребуется совсем немного времени перед нанесением непоправимого вреда. Тобиус уложил симианов рядом, накрыл испачканными в крови белыми шкурами и сплёл небольшой микроклимат, который уберёг бы их до скорого подхода помощи.

Человек заметил, что Вифани следила за ним. Девушка перенесла сильный удар по голове, ей было тяжело, но она продолжала бороться, удерживать себя на пороге забытья, не переступая через него. Вряд ли она полностью осознавала происходившее. Тобиус опустился на колено рядом, бережно коснулся головы, думая о том, как странно, что шерсть на скальпе у сару-хэм была длиннее, чем на остальном теле и превращалась именно в волосы, лишённые подшёрстка. Прямо как у людей.

От руки мага струилась тёплая, укрощающая боль энергия, он смотрел в едва приоткрытые глаза девушки.

— Я всё запомнил, госпожа. А теперь спать.

Чары Усыпления окутали мозг Вифани. Маг сделался незаметным и переместился прочь.

Часть 3, фрагмент 10

Ронтау залечивал раны после вероломного нападения извне. Процесс шёл тяжело, происшедшее потрясло сару-хэм до глубины души, для Длиннохвостых словно всё мироздание перевернулось. Пожары нанесли ущерб, но не критический, огонь был потушен, ресурсы перераспределены, а стражу города начали трясти нещадно, вымещая на ней гнев. Но прежде всего общество пострадало не от потерь в продовольствии, и даже не от определённого количества жертв, сару-хэм столкнулись с тем, что считалось невозможным — с зимним рейдом; с несовершенством и уязвимостью своего оплота, кой они дотоле считали неприступным.

Враг носил имя сару-хада, Клыкастый или Длиннозубый народ, — Тобиус так и не смог решить, какое значение в переложении на вестерринг с языка симианов передавало бы смысл наиболее точно. У сару-хэм и сару-хада оказалась долгая и тяжёлая история, полная взаимной ненависти и вражды; за последний только век они сталкивались в четырёх настоящих войнах, заливая Дикую землю кровью. Сражались за охотничьи угодья и иные ресурсы, грабили владения друг друга, уводили работяг в полон. Последний конфликт закончился тем, что Клыкастые лишились немалой части рабочей силы, а также понесли значительные потери в военной. Длиннохвостые тоже многих потеряли, но победа оказалась очень убедительной и подарила едокам тутовника семь лет относительного спокойствия, целых семь лет. Пока лазутчики не вторглись в святая святых.

Руада шатался по яме сам не свой, его, запертого здесь вместе с недоумками, происшествие словно затронуло больше всех. Заслышав, как иные воспитатели украдкой обсуждали рейд сару-хада, он мог налететь на них в порыве ярости и разогнать. При этом старший кричал, размахивал чеканом, грозил выпустить душу вон. Несмотря на то, что время наказания вышло и недоумкам вернули полный паёк, прочие малости, жизнь стала лишь тяжелее. Старший воспитатель то и дело повторял одну и ту же крамольную мысль: он верил, что врагу помогали изнутри города, подозревал предательство.

Но всё это было маловажно для Тобиуса, который продолжал считать себя безучастным наблюдателем вплоть до того самого дня, семнадцатого числа месяца иершема, когда раздался удар в медный диск и ворота форта приоткрылись.

Две фигуры в белом шёлке спустились на заснеженную землю, ступая очень осторожно, ибо держаться на деревянных сандалиях в такую погоду было дело совсем нелёгкое. Навстречу им уже спешил старший воспитатель, сгибавший спину, опиравшийся на левую руку при ходьбе, чуть ли не как зверь.

— Рад видеть вас в добром здравии, госпожа Локра, — говорил он, разглядывая ноги гостей, — вас обеих. Надеюсь здравие действительно доброе, до нас долетали слухи…

— Мы живы, слава Образу Предка, — ответствовала женщина постарше.

— Клыкастые выродки не преуспели, проклятье на весь их род! Отрадно! Отрадно! Чем я обязан вашему визиту?

— Моей дочери, господин Руада, — Локра повела рукой в сторону девушки. — Несмотря на то, что я полностью восстановилась, она вбила себе в голову, что…

— Пожалуйста, мама, не спорьте, мы уже всё решили и даже спустились вниз, — насупилась Вифани.

Старшая женщина вздохнула, выражая тем самым мысль «с такими потомками будущее нашего народа незавидно».

— Она вбила себе в голову, что нам в доме понадобится помощник и охранник.

— В свете последних событий, мама…

— Нас не спасли бы и десять охранников, Вифани, — веско заявила дочери Локра. — И со своими обязанностями я всегда справлялась сама. Либо с твоей более чем избыточной помощью.

Девушка не стала продолжать, лишь сильнее надула губы, подведённые чем-то чёрным. Померившись с ней взглядами, мать вновь вздохнула и неспешно отправилась на более низкие ярусы, позволяя Руаде помогать ей. Несмотря на то, что женщина держала спину безукоризненно прямо, а тот едва ли не в узел заворачивался пред ней, создавалось впечатление взаимной симпатии невзирая на разницу статусов.