В Дикой земле (СИ) - Крымов Илья Олегович

Волшебник всегда спал один в небольшой стенной нише, сторонясь чужого тепла. В ту ночь ни одна из очажных смен не принадлежала ему и предполагалось, что маг проспит до утра, но Тобиус не спал. Уже несколько ночей подряд он обходился неглубокой медитацией, отдыхая, но и следя за всем в родном уделе.

Приоткрыв один глаз человек видел Мисику, чей черёд был следить за огнём, и ещё семерых симианов. Более всего они походили на обезьян, известных бестиологам под именем рыжебрюхих саков, среди которых затесалось два чернолобых сака; все принялись доставать из-под соломенных подстилок оружие, стараясь вести себя тихо. Под предводительством Мисику подались к пологу.

— Я как-то упустил момент, когда были дозволены ночные прогулки или же вы, братцы, решили нарушить порядок?

Они обернулись, но к тому мгновению Тобиуса на его обычном месте уже не было. Озираясь, они вдруг обнаружили лжесимиана перегораживавшим выход.

— Я притворюсь дураком и спрошу вас, что вы намерились содеять? Мисику? Это ты их взбаламутил?

Рыжебрюхий сак оправился от шока быстро, хотя мысль о том, как Тобиус исчез со своего места и появился в другом не могла не вызывать острого любопытства.

— Отойди, лекарь! Мы идёт отвоёвывать нашу свободу!

— Вы идёте умирать в холодную злую ночь. Ты съел дурманных трав, Мисику?

— Прочь! Я не хочу тебя убивать, но если ты не уберёшься, станешь первым мертвецом сегодня! — пригрозил симиан, наставляя на Тобиуса копьё с кремневым наконечником, довольно сносно обработанным, можно было отметить.

Волшебник вздохнул.

— Зачем? — спросил он.

— Свобода! — был ответ.

— Свобода пухнуть с голоду и отмораживать лапы до черноты? Мисику, зима почти настала. Даже если у вас что-то выйдет, а у вас не выйдет, вы всё равно не выберетесь из ямы. Вокруг воины сару-хэм, помнишь? Они больше вас, сильнее и лучше дерутся. Ведь именно поэтому вы сюда и попали, разве нет?

— Мы попали сюда, потому что были голодны и слабы! Теперь, — оскалился сак, — у насесть хорошее оружие! Нас много!

— Много — это сколько? — не уступал человек. — Пальцев на твоих руках и ногах много, Мисику? Нет, их немного. Вы не знаете, что такое «много», потому что не умеете считать. Длиннохвостых, — вот, кого много. Даже если вы сможете побить воспитателей, — а вы не сможете, — даже если вы сможете прорваться в форт, — а вы не сможете, — вас всё равно всех перебьют.

— Нет! — оскалился симиан. — Свобода! Еда! Растопка! Мы подожжём это место, подожжём проклятый Ронтау! Не будет больше Длиннохвостых, никто не будет нас тащить в клетки! Никто не будет убивать нас за то, что не получается вязать верёвки или колоть камни!

Ярость лилась из этой сравнительно небольшой и сравнительно разумной обезьяны обжигающим потоком. Всё живое жаждет свободы? Возможно. Даже если свобода сопряжена со смертью? Да, весьма вероятно.

— Ты попал сюда вместе со мной, Мисику, — молвил Тобиус серьёзно, — я помню тебя, приморенного голодом облезлого и слабого. За месяц ты отъелся, научился делать оружие, и решил, что теперь весь мир у твоих ног. Они учат вас. Если вы дадите им, они помогут вам обрести истинную свободу там, снаружи. Это тяжело, это страшно и трудно, Мисику, но их путь — единственный. Позволь им помочь вам.

— Я не буду ждать и терпеть! Я сам всё возьму! Я свободен!

Выпад его был очень быстрым, кабы не Кошачьи Рефлексы, Тобиус мог бы и не успеть перехватить древко, обдирая пальцы, отвести удар в сторону и потянуть на себя, пользуясь тем, что обезьяна потеряла равновесие. Удар ногой в грудь отбросил Мисику, а человек крутанул копьё и сделал резкий выпад, пугая его единомышленников. Тобиус заговорил повелительным голосом, не терпевшим возражений, голосом человека, который не допускал и тени мысли о том, что его могут ослушаться:

— Бросьте оружие и возвращайтесь на свои места. Спите. Того, кто промедлит, я сам убью.

Все обезьяны оцепенели и промедлил, не вняв человеческим приёмам. Тогда он сделал быстрый шаг вперёд и со страшным лицом рыкнул:

— Живо!

Копья, луки, стрелы попадали на пол, ловкие симианы запрыгнули на свои места и уставились оттуда на краснолицего урода. Они боялись. Все кроме Мисику, который лежал на полу, похрипывая и держась за грудь, — в чём в чём, а в пинках человеческие ноги были намного лучше обезьяньих.

В упрямом взгляде бунтаря, однако, ещё пылала ненависть.

— Я спас твою жизнь, — сказал Тобиус, подойдя ближе, — но не жду благодарности.

— И не жди! Ты… ты… жалкий раб! Прихлебатель Длиннохвостых!

Пятка копья с глухим звуком ударила симиана в лоб и тот потерял сознание. Тобиус заставил других обезьян устроить тело на спальном месте, сам же занял пост следящего за огнём и стал отправлять в камелёк обломки оружия, зная, что многие пары глаз следили за ним. А потом Стена Глухоты, которая перекрывала выход из пещеры развеялась и внутрь ворвались громкие вопли да визги, вой, уханье, стоны. Обитатели жилища было заволновались, но человек рыкнул на них, принудив вернуться на полки.

Вскоре полог резко распахнулся и внутрь сунулось сразу три Длиннохвостых с окровавленными чеканами; у одного имелся факел. Оскаленные яростные лица, запачканная одежда, незначительные ранения, кровоподтёки на голых черепах. Они явно были готовы разорвать кого и что угодно, однако в этой пещере царил порядок, и лишь одинокий страж пламени одарил их удивлённым взором.

— Что-то случилось? — округлил глаза Тобиус.

Видимо, сару-хэм растерялись, так что помедлили с ответом, стали переглядываться.

— До утра, — наконец пролаял один из них, — из пещеры ни ногой!

— Конечно, как и каждую ночь, — покивал Тобиус.

С рассветом всех симианов стали выгонять из пещер под частый бой медного диска. На стенах собралось множество лучников, а воспитатели проявляли особенную ярость, такую, какой не было даже в самом начале. Чеканы со свистом рассекали воздух, сару-хэм рычали и кричали, заставляли всех недоумков двигаться на четвереньках.

На многих ярусах глиняного карьера растекалась под окоченевшими за ночь телами кровь, некоторые пещеры были ею залиты едва ли не полностью. Недоумков же спускали на самое дно, туда, где на предпоследнем ярусе стоял Руада вместе с несколькими подчинёнными, которые держали связанных бунтовщиков. Когда сбор закончился, старший издал пронзительный вопль, заставив все прочие звуки стихнуть. Наступившее молчание затянулось, оно было давящим, пугающим, под взором одного живого и одного мёртвого глаза недоумки становились ещё меньше, словно теряли остатки воли.

— Не проходит и трёх лет, — голос Руады прокатился громом, хотя и не был громок, — чтобы какая-нибудь безмозглая животина не попыталась поднять восстание. Мы вас учим, мы вас кормим, мы даём вам шанс вместо того, чтобы просто убивать, как было сотни поколений подряд, но вы, недоумки, никак не усвоите главный урок: вы нам не ровня! Мелкие, слабый, безмозглые, жадные твари, которые опустошают наши плантации, вместо того, чтобы создать свои, вы не достойны жить, голозадый корм для тварей лесных! До вас снисходят, но вы слишком тупы, чтобы это оценить! Не проходит и трёх лет! Вы не учитесь!!!

Бурый от крови чекан с размаху вошёл шипом в живот одного из пленников, мускулы Руады взбугрились, — он рванул так, что из отворившейся брюшной полости в каскаде брызг вывалилось всё содержимое.

— Вы не учитесь!!!

Второй пленник с воплем был распорот.

— Вы не учитесь!!!

Третий расстался с жизнью.

— Вы не учитесь!!! Не учитесь! Не учитесь!..

Казнь завершилась, трупы, оставляя шлейф крови и растянутых внутренностей сползли вниз, к живым, а сверху, тяжело хрипя, жёг взглядом старший воспитатель, оскаленный, дикий, злобный, с тоненькими ниточками слюны, свисавшими с подбородка.

— Пайки урезаются вдвое! — рявкнул он. — Топливо и лекарства тоже! Одеяла долой, вы будете мёрзнуть и харкать кровью, тупые твари! Все, кроме тебя! — Орудие убийства указало на Тобиуса, спокойно созерцавшего действо, стоя на четвереньках. — И всех, кто был с тобой в пещере. Единственной пещере, в которой не проросло семя тупой неблагодарности! Ни одного неблагодарного урода! А теперь живо за работу, недоумки, иначе я ещё несколько душ отправлю в небытие!