Генри VII - Милла Коскинен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
3
Можно утверждать совершенно точно, что первая попытка установить контакт между графом Уорвиком и «Питером» Варбеком была предпринята ночью с 2 на 3 августа, и была предпринята Клеймондом и Уорвиком. Впрочем, как видно из судебных записей пересказанных разговоров, Уорвик абсолютно не понимал, что он влез в грандиозный заговор, квалифицирующийся как государственная измена, влез в тот самый момент, когда согласился с планом захватить Тауэр, хотя и не понимал, что это значит, и зачем это нужно. После того, как Клеймонд внезапно запаниковал и заговорил о предательстве «Питера», Уорвик явно не понявший его слов, продолжал что-то говорить Варбеку через отверстие в полу. Слышал ли его Варбек в принципе — кто знает. Насколько известно, он никогда не отвечал.
Одновременно, вокруг Варбека плелась своя схема. Его капеллан, около 2 августа, срезал несколько серебряных наконечников со своей мантии, и дал их стражнику Стрэнджуэю, предупредив, что если кто-то из навещающих Варбека покажет такой же наконечник, то это «наш человек». Таким человеком был лондонский джентльмен Люк Лонгфорд, приславший Варбеку 4 августа длинную белую веревку, при помощи которой тот мог передавать и получать всякие нужности через окно от заговорщиков — ведь окно было со стороны воды, и просто перебросить что-то через него было бы невозможно. В тот же день, Уолтер Блюэт передал Варбеку молоток, чтобы сбить кандалы, и пилку, чтобы перепилить решетки. Насколько Варбек участвовал во всем этом? Кто его знает. Анна Ро удивляется, насколько мало существует доказательств вовлечённости Варбека в происходящее. Писал ли именно он два письма, о которых известно? Передавал ли именно он книгу шифров брату лорда Одли? Ро также отмечает, что граф Уорвик и Клеймонд говорили раз за разом через отверстие в полу “Be of good cheer and comfort”[131] — оборот, который использовался тогда при обращении к больным и умирающим.
Ро считает, что за 14 месяцев почти полной изоляции Варбек потерял волю и интерес к жизни. Во всяком случае, с соседями сверху он не разговаривал, кандалы он не сбил (хотя это было легко), и решетки он не пилил. Трудно не согласиться с её мнением, что заговор направлялся и координировался извне, но кем? Заговорщиками вне Тауэра или королем?
Вряд ли королем. Его личное мнение о случившемся высказывалось дважды. По горячим следам, он писал Луи XII, что «несколько служащих капитана Тауэра решили освободить сына герцога Кларенса и Перкина Варбека, отбывающих там заслуженное наказание». Позднее, он перенес всю вину на Уорвика и Варбека: “that this past summer, when the king was in his Isle of Wight which is beyond the sea, the son of Clarence and Perkin Warbeck, who had more freedom than they should have done in view of their offences, laid out their whole project to the point of executing and accomplishing it”[132].
Как бы там ни было, довольно быстро в заговоре стали «участвовать» люди, работавшие на службу безопасности короля, и к 25 августа ловушка захлопнулась. Заговорщики были арестованы, и началось расследование, закончившееся только в ноябре. На основании этого расследования и Варбек, и Уорвик были осуждены уже предварительно, до формального суда. Совет короля и главный судья Финекс представили Генри VII довольно формальный документ о том, что оба молодых человека заслуживают смерти, но есть в этом документе чрезвычайно интересный оборот: “certain treasons conspired of Edward naming himself of Warwick”[133]. Не потому ли документы, касающиеся его суда, и были спрятаны, если были?
Формальный суд над Варбеком прошел 16 ноября в Уайтхолле, в Вестминстере. Ро пишет, что никакого предварительно дознания или сбора материалов и свидетельств не было, что суд был формальностью, да и вообще об этом судебном заседании нет никаких протоколов, кроме записки, что граф Оксфорд председательствовал там как лорд главный камергер, «как и в случае с Эдвардом графом Уорвиком». Это интересно, потому что Перкин Варбек отныне везде подтверждал, что никакого отношения к английскому дворянству не имеет, а граф Уорвик был пэром. Похоже, что протоколировать было нечего — Варбеку было предъявлено обвинения «в ряде особо тяжких преступлений», и он, видимо, признал себя виновным, потому что не записано, что не признал. Ро пишет, что Варбек, видимо, отказался от защиты, но во времена Генри VII адвокатов ещё не существовало, так что отказываться было не от чего. Также заслуживает внимание та деталь, что имени Варбека вообще нет среди имен подозреваемых по делу.
Конечно, можно было бы (с большой натяжкой) списать все эти ляпы на ленивых писцов и небрежных регистраторов. Тем не менее, в написанных в тот же временной период документах, касающихся Уорвика (или «Эдварда, называющего себя Уорвиком») никаких небрежностей нет. А если сравнить, кто долгие годы трепал нервы Генри VII, и за кем пристально наблюдали люди как минимум трех европейских правителей, то документы, касающиеся Уорвика, должны были быть безупречны! Если только они не оказались небрежными по хорошей причине. Но для того, чтобы обосновать свое предположение, я должна вернуться к обстоятельствам возвращения Перкина Варбека из убежища в Шине и лондонский Тауэр.
Пожалуй, я не соглашусь придать какое-то особое значение тому, что Варбек нашелся именно в приорате, прошлый приор которого был душеприказчиком Элизабет Вудвилл. Во-первых, если Варбек был принцем Ричардом, свою мать он видел в далеком 1483 году, в десятилетнем возрасте, и был он тогда слишком мал, чтобы его сильно интересовали её отношения с многочисленными аббатствами и приоратами королевства. Во-вторых, все знали, что времена изменились, и нынче ни одна церковь не может представить убежища политическим врагам короля. Варбек совершенно очевидно бежал не в определенном направлении, а прочь от королевских патрулей, бороздивших реку, потому что король, в общем-то, не сомневался, куда именно побежит Варбек — туда, где можно попасть на корабль.
После этого, он выставлялся перед лондонской толпой дважды — без особой аффектации, если таковой не считать подобие трона, сделанного из пустых
