Этюды о Галилее - Александр Владимирович Койре

перевода, потому что я не сумел бы их объяснить (и действительно, будучи переведены, эти слова – «движение есть действие сущего в возможности и постольку, поскольку оно в возможности» – не становятся более ясными). В противоположность этому природа движения, о котором я предполагаю здесь говорить, так легка для понимания, что даже геометры, более всех других людей научившиеся довольно отчетливо представлять исследуемые ими предметы, должны будут признать ее более простой и понятной, чем природа их поверхностей и линий, когда они объясняют линию движением точки, а поверхность – движением линии.

Итак, картезианское движение – наиболее простая и наиболее легкая для познания вещь, чисто интеллигибельная сущность, которая в порядке причин, так же как и в порядке вещей, идет прежде всех прочих материальных сущностей, даже прежде самой формы пространства – это движение геометров. Отметим это обстоятельство, как мы вскоре увидим, оно чрезвычайно важно.

Однако следует пояснить, что философы, как мы только что выяснили, различают (ошибочно) несколько видов движения и в то же время неверно судят о природе единственного движения, которое Декарт признает действительным. Они полагают, что движение, по существу, представляет собой переход от одного состояния к другому – процесс. И тем самым они отказывают ему в степени существования, которое они приписывают качествам и состояниям (модусам). Однако, с другой стороны, они усматривают в движении актуализацию возможности, переход от ничто к бытию, тем самым наделяя движение степенью существования или реальности, которая, напротив, превосходит неподвижность, отсутствие движения.

Так790,

самому незначительному из этих движений они приписывают бытие более прочное и более истинное, чем покой, который, по их мнению, есть только отрицание бытия. Я же признаю, что покой есть также качество, которое должно приписать материи в то время, когда она остается в одном месте, подобно тому как движение есть одно из качеств, которые приписываются ей, когда она меняет место.

Картезианское движение, таким образом, вовсе не является процессом, скорее оно представляет собой качество или состояние. И знак равенства, который Декарт открыто ставит между онтологическим статусом движения и покоя (это чрезвычайно важный пункт, к которому мы вскоре вернемся791), служит достаточным объяснением, почему в новом мире, построенном Декартом, устойчивость и неограниченная продолжительность движения нуждаются в причине не больше, чем устойчивость и продолжительность покоя в понимании древних.

Декарт между тем продолжает (просим прощения за длинные цитаты из текстов, которые всем известны или, по крайней мере, должны были бы быть известны, однако всегда полезно перечитывать Декарта, и его тексты можно интерпретировать бесконечно, настолько они богаты, насыщены и полны содержания):

Наконец, движение, о котором говорят философы, обладает столь странной природой, что, вместо того чтобы, подобно другим предметам, иметь своей целью совершенство и стремиться только к самосохранению, оно не имеет никакой другой цели и никакого иного стремления, как только к покою; вопреки всем законам природы оно, таким образом, стремится к саморазрушению792. Предполагаемое же мною движение, напротив, следует тем же самым законам природы, которым подчиняются вообще все свойства и качества, присущие материи: как те, которые названы учеными «Modos et entia rationis cum fundamento in re» (модусы и мыслимые сущности, имеющие основание в вещи), так и те, что носят название «qualitaies reales» (их реальные качества), в которых я, признаюсь чистосердечно, нахожу не больше реальности, чем в остальных.

Движение, как и покой, является состоянием, и как таковое оно подчиняется общим законам природы, т. е. закону устойчивости и сохранения, установленному Богом.

Так793,

не вдаваясь слишком в метафизические рассуждения, я установлю здесь два или три основных правила, в соответствии с которыми, надо думать, Бог заставит природу действовать…

Первое правило заключается в следующем: каждая частица материи в отдельности продолжает находиться в одном и том же состоянии до тех пор, пока столкновение с другими частицами не вынуждает ее изменить это состояние. Иными словами, если частица имеет некоторую величину, она никогда не станет меньшей, пока ее не разделят другие частицы; если эта частица кругла или четырехугольна, она никогда не изменит этой фигуры, не будучи вынуждена к тому другими; если она остановилась на каком-нибудь месте, она никогда не двинется отсюда, пока другие ее не вытолкнут; и раз уж она начала двигаться, то будет продолжать это движение постоянно с равной силой до тех пор, пока другие ее не остановят или не замедлят ее движения.

Для всякого изменения, очевидно, нужна причина. Более того, для Декарта, изгнавшего из природы все формы, качества и силы традиционной физики, для всякого изменения нужна внешняя причина (именно так, – мог бы сказать Аристотель, – для любого движения необходим двигатель). Поэтому никакое тело не может видоизменяться само по себе, самопроизвольным образом, и не может самопроизвольно изменять свое состояние. В частности, тело не может само себя привести в движение794. Однако, находясь в движении, оно остается в движении, оно не может само остановиться: движение больше не является изменением. Движущееся тело, конечно же, меняет свое местоположение, но будет ли это изменением для картезианского мира?795

Нет никого796, кто считал бы, что это правило не соблюдается в старом мире в отношении величины,