Этюды о Галилее - Александр Владимирович Койре

фигуры, покоя и тысячи подобных вещей. Однако философы исключили отсюда движение, а его-то я хочу понять самым ясным образом. Не думайте, однако, что я собираюсь противоречить философам: движение, которое они имеют в виду, настолько отличается от мыслимого мною, что, может статься, верное для одного из этих движений не будет верным для другого.

Мы говорили ранее и можем лишь повторить797: «Декарт был совершенно прав: его движение-состояние, движение классической физики, не имеет более ничего общего с движением-процессом аристотелевской и схоластической физики. И именно в этом состоит причина, по которой они подчиняются в своем бытии совершенно различным законам: в то время как движение-процесс в строго упорядоченном Космосе Аристотеля очевидным образом нуждается в причине, которая его поддерживает, в мире-протяженности Декарта движение-состояние, очевидно, сохраняется само по себе и продолжается бесконечно и прямолинейно в беспредельности совершенно геометрического пространства, которую открыла перед ним картезианская философия».

Однако не будем двигаться слишком быстро, нам еще далеко до того, чтобы исчерпать исключительное содержание картезианского движения.

Движение, как было сказано, является состоянием. Но кроме того, – что важно – существует определенное количество движения, и каждое движущееся тело также обладает строго определенным количеством движения. Однако во всех действиях, т. е. во всех «переходах» движения от одного тела к другому или, говоря словами Декарта, каждый раз, когда движение сменяет носителя (что может происходить лишь посредством их столкновения или соприкосновения), оно подчиняется следующему закону798:

если одно тело сталкивается с другим, оно не может сообщить ему никакого другого движения, кроме того, которое оно потеряет во время этого столкновения, как не может и отнять у него больше, чем одновременно приобретет. Это правило в связи с предшествующим в полной мере относится ко всем опытам, в которых мы наблюдаем, как тело начинает или прекращает свое движение вследствие того, что оно столкнулось или остановлено каким-либо другим. Предположив только что сказанное, мы избежим затруднения, в которое впадают ученые, когда хотят найти основание того, что камень продолжает некоторое время двигаться, не находясь уже более в руке того, кто его бросил. В этом случае скорее следует спросить, почему он не продолжает двигаться постоянно. Но в последнем случае найти основание легко, так как никто не может отрицать того, что воздух, в котором он движется, оказывает ему известное сопротивление.

Отсюда следует, что старый вопрос – a quo moveantur projecta? – который так занимал ученые умы и из-за которого было пролито столько чернил, получает окончательное разрешение, причем очень простое: a motu, или a se ipso, или, если угодно, a nihilo, коль скоро продолжение движения projecta обусловлено самим фактом их движения. Данное решение нам показывает, что эта знаменитая проблема была надуманной, это был неверно поставленный вопрос. Это непосредственно ведет к тому, что если внешнее сопротивление (воздуха и т. п.) преодолено, то тело, сохраняя свое движение, никогда не остановится и даже не замедлится.

Отметим все же, что сопротивляться движению предмета – значит получать или, если угодно, поглощать его движение. Ибо тело останавливает или замедляет свое движение, только еcли оно может его передать – целиком или частично – другому телу. Движение, т. е. количество движения, в мире постоянно. Так799,

если не удается объяснить эффект сопротивления воздуха согласно нашему второму правилу и если допустить, что тело тем более способно останавливать движение других тел, чем большее сопротивление оно оказывает (а это может сначала показаться убедительным), то довольно трудно будет понять, почему движение этого камня прекращается скорее при столкновении с мягким телом (сопротивление которого среднее), чем при встрече с телом более твердым, которое оказывает ему сильное сопротивление. Точно так же трудно ответить на вопрос, почему, слегка столкнувшись с твердым телом, камень немедленно возвращается на свой прежний путь, а не останавливается и не прерывает свое движение к цели. Если же предположить второе правило, то во всем этом не будет никаких затруднений, ибо из него явствует, что движение одного тела замедляется при столкновении с другим не пропорционально сопротивлению, оказываемому последним, а только пропорционально тому, в какой мере его сопротивление преодолевается первым и в какой мере сопротивляющееся тело принимает на себя то движение, которое, подчиняясь этому правилу, теряет первое тело.

Это объяснение не только чрезвычайно глубокое, но и весьма изощренное. Отметим между прочим, что идея Декарта позволяет объяснить феномен сопротивления движению неподвижных тел, который так поражал Кеплера и который, плохо понятый последним, привел его к формулированию понятия инерции, внутренне присущей материи800: тело как таковое вовсе не сопротивляется движению; оно его поглощает и перенимает от другого тела, которое его толкает. Оно позволяет Декарту, так или иначе, объяснить, как мы увидим ниже, почему тела отскакивают после столкновения – и все это разворачивается в рамках физической теории, в которой нет места для такого явления, как упругость801.

Вернемся, однако, к фрагменту, процитированному выше. Кажется, что Декарт здесь обосновывает свою идею, ссылаясь на опыт. И все ж не будем впадать в заблуждение: Декарту хорошо известно, что опыт – по крайней мере голый обыденный опыт – не может служить истинным основанием физики, совсем напротив: опыт показывает нам, что предметы далеки от того, чтобы бесконечно продолжать свое движение, но останавливаются, едва их бросили – опыт может лишь подпитывать наши предубеждения. Не опыт, а разум должен раскрывать нам истину, ведь802

хотя все то, что мы когда-либо испытали в настоящем мире посредством наших чувств, кажется явно противоречащим тому,