Ведущий в погибель. - Надежда Попова

— Мне… — повторил Курт медленно, глядя мимо лица фогта. — Homo sum[145]. Все бывало в жизни — и слабость тоже. И это помогает понимать слабость других.

— Понимать… но не прощать?

— Прощать — не моя привилегия. «Кто может прощать грехи, кроме одного Бога?», господин фон Люфтенхаймер. Если речь идет о зле, направленном против меня — это совсем иное; однако ex officio я сталкиваюсь не с этим, и преступления, с которыми я имею дело, прощать не в моей власти. Я могу высказывать свое мнение относительно дела или обвиняемого, мое мнение могут принять или не принять во внимание, я решаю мало. Я следователь, моя работа — найти. Найти человека, доказательства, причины.

— И что же — доводилось вам находить доказательства причин, извиняющих человека?

— Бывало всякое, господин фон Люфтенхаймер.

— И это сказывается на приговоре?

— Если есть доказательства тому, что причины не изменили человека. Бывает, что под давлением обстоятельств некто совершает преступление, перешагивая через себя, за ним — второе, уже с меньшими душевными терзаниями, а после втягивается… Порой это завершается тем, что происходящее начинает даже нравиться. Если такого человека уже не изменить — для чего ему прощение и жизнь?

— А если он раскается после? — вновь робко вмешалась Мария фон Хайне. — Тюремное заключение — это так страшно. В нашем имении нам приходилось привечать двух бегинок, и они рассказывали, каково узникам… Это просто ужасно. Никто не сможет вынести такого.

— Не сможет вынести — и не озлобиться еще более, госпожа фон Хайне. Кроме того, поверьте, человек может перенести многое, такое, что вам не могло бы привидеться и в самых страшных кошмарах; что там тюрьма… Если же обвиняемым является человек, обладающий сверхобычными силами, силами немалыми — как, скажите на милость, удерживать его под замком в ожидании неведомо когда будущего раскаяния? На чьи, позвольте спросить, средства? И главное — это опасно. Это — как держать стрига в подвале. Как бочку с порохом, повторю слова графа, в горящем доме. Смертная казнь, госпожа фон Хайне, зачастую есть не мера крайнего наказания, а мера крайней защиты.

— Нет человека — нет проблемы, — усмехнулся фон Лауфенберг. — Это точно. Mortui non mordent[146]; верно, майстер инквизитор?

— Это особенно справедливо в вопросе о стригах, — заметил фогт с усмешкой. — Уж коли и вы о нем упомянули, майстер инквизитор; так все-таки, в вашем деле — есть прогресс? Говорят, он ушел из Ульма. Что же теперь — и вы уйдете?

— Не сейчас, — качнул головой Курт. — Не могу рассказать вам всего, однако у меня имеются сведения, что он все еще рядом, и пока наличествует хоть малейшее подозрение на то, что в этом есть доля правды — и я тоже здесь.

— Теперь у вас наверняка начнутся проблемы со свидетелями? После того, что случилось с бароном… Ведь на его дом напали, потому что он вздумал помогать вам в вашем расследовании, верно? Никто не захочет его судьбы.

— Бедняга Александер, — согласился граф фон Лауфенберг. — Воображаю; полдома угваздано кровью, мебель вдребезги, да и челядь потеряна — даже для него это повлечет немалые расходы. Хорошую прислугу теперь не сыщешь; а его люди были — просто мечта. И где он их находит…

— Быть может, он им просто платит должным образом? — с неприкрытой язвительностью предположил фон Эбенхольц, и граф покривился:

— А твоих гнусных намеков, Лутгольд, я, будем считать, не слышал.

— Я могу повторить громче, — предложил тот.

— Дерзни, — пожал плечами фон Лауфенберг. — Майстер инквизитор, ваша святая обязанность изловить это адское исчадие и вышибить из него дух — он виновен хотя бы в том, что лишил нас возможности поквитаться с Александером за прошлые проигрыши. Я стер доску до дыр, готовясь к этим празднествам; и к чему были все мои мучения?

— Александер обещал появиться завтра, и клятвенно вас заверяю: если этого не произойдет, я возвращусь в Ульм и приволоку его сюда силой.

— Арестуйте его, — усмехнулся граф. — Арестуйте и приведите под конвоем — за неуважение к старшим, коим приходится понапрасну его ожидать. Заботы о доме мог бы оставить и на камергера.

— Его камергер также убит, — напомнил фогт, и фон Лауфенберг вздохнул:

— Ах ты, черт, верно… Майстер инквизитор, не сочтите за неуважение; владеете шахматами?.. Слава Богу! Если не напряженная баталия с мастером, то хотя бы новый противник… Госпожа фон Герстенмайер, дозволите нам покинуть вас?

— Засыпает, — чуть слышно заметила Адельхайда, когда баронесса согласно отозвалась не сразу. — Это плохо. Значит, вскоре соберется уходить, и тогда придется мне… Постарайтесь навязать по партии с каждым — будет проще присмотреться; и обратите внимание на то, что фон Лауфенберг назойливо ищет вашего общества. Спроста ли.

— Вскоре женщины разойдутся по постелям, — повторил уже слышанную новость граф, когда они разместились у дальней стены за низким столиком с выложенными прямо по столешнице клетками. — Без надзора этой старой ведьмы будет повеселее; а то нас вас тяжко смотреть, майстер инквизитор… Послушайте, неужто вы впрямь вот так живете — всякую минуту смотрите по сторонам, а нет ли в чем ереси? Так ведь никаких нервов не хватит.

— У меня их большой запас, господин фон Лауфенберг. А это — уже привычка.

— А consvetudo, майстер инквизитор, est altera natura[147], верно?.. Загадывайте, — предложил граф, вынув монетку, и Курт отмахнулся:

— Выбираю черные, без всякого жребия. Если судьба проиграть, очередность хода не будет иметь значения.

— Вы фаталист? А как же свободная воля венца творения?

— Часто перечитываете Завет на досуге?

— Не поймаете на слове, — усмехнулся фон Лауфенберг, сдвигая вперед огромную, с ладонь, мраморную фигуру. — Только Новый… К слову, для чего запрещено самостоятельное изучение Ветхого? И без того никто не читал.

— Ошибаетесь, читали многие. И делали из этой, замечу, неоднозначной Книги выводы и толкования попросту сногсшибательные. В моем прошлом расследовании, к примеру, мне подвернулся некромант, полагающий, что всякий человек на земле должен принять смерть в пламени — это, по его мнению, есть обновление и возрождение к новой жизни. Вообразить себе не можете, сколько подтверждений этому он нашел в Священном Писании.

— Любопытно… И что же с ним сталось?

— Обновился, — пожал плечами Курт.

— Вы позволите? — окликнул фогт, остановившись подле стола. — Надеюсь, зрители вам не помешают?

— Никоим образом, — согласился он. — Если граф не возражает…

— Пусть смотрят. Увидят, как я разгромлю вас в пух и прах, майстер инквизитор. Без обид.

Курт возражать не стал, лишь изобразив дипломатичную полуулыбку, повторив ее же, когда спустя четверть часа фон Лауфенберг откинулся на спинку низкого стула, глядя на своего одинокого короля неверяще и придирчиво.

— В самом деле, — заметил фогт, не скрывая усмешки. — В пух и прах… Ну-ка, майстер инквизитор, не сойдетесь ли и со мной? Сдается мне, я знаю, в чем ошибся граф.

— Нет уж, постойте, господин фон Люфтенхаймер, — возразил тот, воспрещающе вскинув ладонь, — это дело принципа. Желаю сатисфакции. Примете вторичный вызов?

— Ради Бога, — пожал плечами Курт, и тот перегнулся через столешницу, принявшись поспешно расставлять фигуры.

Часы, проведенные за доской по ту сторону от фон Вегерхофа лишь сегодня вспомнились с приязнью — в сравнении со стригом противником граф был никудышным, сдав вторую партию чуть более чем за десять минут.

— Да этого попросту быть не может, — недовольно проворчал тот, поднимаясь и уступая место фон Люфтенхаймеру. — Я угробил столько дней и вечеров, готовясь к встрече с Александером, и вот теперь меня бьет какой-то…

— Осторожнее, граф, — тихо заметил фогт. — Пока вы не закончили начатую фразу, призываю вас одуматься.

— … юноша, — с подчеркнутой любезностью завершил фон Лауфенберг. — Я никого не намеревался оскорблять.

— Судя по твоей возмущенной физиономии, Вильгельм, здесь происходит нечто интересное, — заметил подошедший с его спины фон Эбенхольц; стоящий подле него Эрих молча смотрел на доску с равнодушным интересом. — Неужто майстер инквизитор разбил твои армады?

— Дважды, — уточнил фогт, медленно сдвигая вперед крестьянина. — Но я за вас отомщу, граф. Я уже понял, как можно одолеть вашего обидчика.

— Ха, — заметил фон Эбенхольц, когда последняя башня пала к ногам зажатого в угол короля; на победу над фогтом ушло более получаса, протекших в напряженном молчании. — И когда же вы покажете нам, наконец, как одолеть майстера инквизитора? Мы в нетерпении.

— Грешно смеяться над старым человеком, — укоризненно вздохнул фогт, приглашающе поведя над доской ладонью. — Дадите и мне возможность отыграться?