Риббентроп. Дипломат от фюрера - Василий Элинархович Молодяков

Напряженность чувствовалась даже в мелочах. «Сегодня девятый день, как я в Берлине, и еще не был принят Риббентропом, и неизвестно, когда будет назначен день вручения верительных грамот у Гитлера», — с тревогой сообщал в Москву 6 декабря новый полпред Владимир Деканозов. Молотов был недоволен, и германскому послу пришлось извиняться со ссылкой на условия войны и отсутствие фюрера в Берлине. Прием у министра состоялся 12 декабря, у канцлера — неделю спустя. Однако Гитлер, Риббентроп и Шуленбург исправно поздравили Сталина с днем рождения, а Деканозов — Риббентропа с рождением сына Бартольда (19 декабря){25}.

Визит Молотова встревожил англичан и американцев, увидевших за ним окончательное «построение фаланги». Но Риббентропу и особенно Гитлеру был нужен быстрый и явный успех, пусть даже регионального масштаба. Поэтому в последней декаде ноября в Берлин один за другим потянулись сателлиты: венгерский премьер Пал Телеки, румынский премьер Ион Антонеску и словацкий премьер Войтех Тука. В торжественной обстановке они подписали декларации о присоединении своих стран к Тройственному пакту (20, 23 и 24 ноября){26}. Диктатор продолжал нажим на Белград через премьера Драгишу Цветковича и на Софию через посланника Драганова, но югославский регент-англофил принц Павел и считавшиеся с панславистскими настроениями своего народа болгарский царь Борис и его премьер Филов сопротивлялись до последнего{27}. Столь же упорно они противостояли нажиму Москвы, отвергнув гарантии, которые им предложил генеральный секретарь НКИД Аркадий Соболев. «Болгарское правительство благодарит советское правительство за дружественные чувства, проявленные в отношении Болгарии, — сказал гостю Филов, — но не видит необходимости принятия в данное время гарантии СССР, так как никто не угрожает Болгарии»{28}.

Историк Г. Городецкий так охарактеризовал ситуацию, в которой оказался рейхсминистр на рубеже 1940/41 года: «Ни Риббентроп, ни министерство иностранных дел не знали, насколько далеко зашли военные приготовления, не говоря уже о директивах по операции „Барбаросса“… Риббентроп, все больше оказывающийся в изоляции, неохотно присоединился к профессиональным дипломатам весной 1941 года в их последней, довольно жалкой попытке отговорить Гитлера от нападения на СССР… И Вайцзеккер, и Риббентроп, видимо, надеялись привлечь на свою сторону союзников Германии по „оси“, чтобы удержать его. Однако Гитлер скрывал свои планы от союзников, не допуская открытых дебатов по поводу его стратегии»{29}. Развивая те же мысли в более ранней работе, он писал: «Непрекращающиеся обращения Риббентропа, его вмешательство лишь усилили скрытность Гитлера, и он стал обманывать Риббентропа, заставив того поверить в возможность компромисса»{30}.

В мемуарах бывший рейхсминистр дал такую ретроспективу событий: «Визит [Молотова в Берлин. — В. М.] закончился охлаждением отношений, и Адольф Гитлер своих соображений мне больше не высказывал. Его сдержанность в русском вопросе бросалась в глаза. Кое-какие признаки говорили за то, что к этому делу приложили свою руку те влиятельные силы, которые стремились к принятию решения против России. […] В течение зимы и весны 1941 года при всех моих докладах по русскому вопросу Адольф Гитлер постоянно занимал все более отрицательную позицию. […] У меня уже тогда было такое чувство, что в своей русской политике я одинок»{31}.

Глава 11. Дни затмения

(1941)

Наша держава, как судно, сбивается с курса. Век приходящий, как прежний, тревожен и лих. Александр Городницкий 1

1941 год начался для рейхсминистра с грустно-символического события: в первый день января в Наумбурге на 82-м году жизни умер Рихард Риббентроп. «Незадолго до того он перенес инсульт, речь его была нарушена, — вспоминает его внук Рудольф. — Когда мы 30 декабря покидали его больничную палату, родители говорили о том, что хотел бы дед еще сказать, потому что казалось, будто он силился что-то выразить. Отец считал, что он желал еще раз возложить на родителей заботу о бабушке, мать, однако, чуть ли не резко отстаивала мнение, что он хотел сказать: „Никогда против России“. В очередной раз „завороженно“ я принял это к сведению. Неужели опасность конфликта с Россией приобрела уже конкретные очертания? Тон матери явственно был крайне обеспокоенным! Она рассказала мне о недавнем разговоре с дедом, тот закончил его утверждением: „… если он (Гитлер) хочет проиграть войну, ему достаточно лишь связаться с Россией!“»{1}. Скромные похороны с отданием воинских почестей состоялись в Зонненбурге, имении Иоахима.

Для советско-германских отношений год, казалось, начинался прекрасно. 10 января, после долгих и трудных переговоров, не раз заходивших в тупик, Шуленбург и Шнурре подписали с Молотовым и Микояном пакет соглашений, включая и торговое, которые урегулировали большое количество конкретных проблем. Докладывая Риббентропу, Шнурре, который полтора месяца провел в Москве, сказал: «Господин рейхсминистр, поздравляю Вас. Вы выиграли войну!» «Это был последний день ничем не омраченной радости творцов московского пакта [о ненападении. — В. М.] и их верных сторонников», — заметил Гафенку{2}.

В неопубликованных записках Шнурре есть следующая запись: «Риббентроп слушал очень внимательно и неоднократно дал мне понять, что он за выполнение этого договора. Когда я сказал ему: „Господин рейхсминистр, это основа для того, чтобы заключить для Германии успешный мир“, он выслушал и это без возражений. […] Риббентроп поблагодарил за успешное завершение российских переговоров. На один из следующих дней он договорится об аудиенции для меня у фюрера, и я должен — это была его просьба — доложить фюреру содержание и важность торгового соглашения в точности таким же образом. Сам он будет сопровождать меня, подтверждая своим присутствием, что он разделяет мою точку зрения»{3}.

26 января 1941 года Шнурре докладывал Гитлеру в Бергхофе. «Он внимательно слушал, задал между делом несколько вопросов об отдельных личностях и о состоянии Красной Армии и выказал свою заинтересованность также и в деталях соглашения. Я повторил ему, что ворота на Восток теперь широко открыты, мы можем через российское посредничество закупать наше сырье даже в тихоокеанском регионе. Наперекор всем пессимистическим прогнозам транспортную проблему перевозки массовых грузов русские решили безупречно. […] И в заключение произнес: „Мой фюрер, это прочный фундамент для почетного и великого мира для Германии“.

Он никак не ответил на это мое рискованное замечание. Когда я рассказал ему о том, что как в Москве, так и в Берлине ходят слухи, будто Германия готовит войну с Советской Россией, он вскочил и в резкой форме опроверг, что планирует войну против России. Я обязан — как и все остальные — самым энергичным образом препятствовать распространению подобных слухов. Он не будет вести никакой войны