Жизнь волшебника - Александр Гордеев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
излечивается лишь другим ребёнком. К тому же, ребёнок оправдает и само её вторжение в чужую
семью. Только вот быстро этот ребёнок не делается. А тут ещё свои проблемы. Не из-за простуды
освобождали её тогда от работы в колхозе. Просто слово «простуда», сказанное Роману при
знакомстве, очень похоже на слово «воспаление». А воспаление было следствием её недавнего
аборта. Так что, без длительного лечения тут не обойтись.
122
Чтобы как-то растормошить Романа, повернуть его к себе, Нина в конце недели устраивает
выход в театр.
Раздевшись в гардеробе, они идут по коридору к большому зеркалу, отражающему их в полный
рост. Народу в театре много. Сегодня премьера, но Роману не интересно даже название спектакля.
Театралка Голубика таких событий обычно не пропускала, но сегодня можно не волноваться:
теперь ей не до премьер. Впрочем, какое уж тут спокойствие… Жене не до театра, зато он, как
огурчик, припёрся с другой женщиной туда, где она любила бывать.
– Смотри, какая прекрасная пара там стоит, – шепчет Смугляна, прижавшись к плечу.
– Где? – ничего не понимая и оглядываясь, спрашивает он.
– Да вот же…
Роман, с трудом узнав себя в зеркальном отражении, не понимает, почему рядом с ним какая-то
чужая особа.
– Лучше бы об этом сказал кто-нибудь со стороны, – замечает он, смущённый таким открытым
самовосхвалением.
Впрочем, если взглянуть на себя абстрактно, как на незнакомцев, подошедших к золочёной
раме с той стороны зеркала, из некоего обратного фойе, то пара, вроде бы, и впрямь ничего. Дама
в тёмном: чёрная юбка и бордовая, с атласным отсветом кофта. Губы подкрашены коричневой
помадой, глаза как уголь, чёрные волосы крыльями вокруг смуглого лица. А рядом высокий
белокурый партнёр в тёмном строгом костюме и при галстуке (спасибо Голубике за то, что она и
костюм в чемодан запихнула).
В фойе их замечают. Ещё бы: яркая татарка и яркий русский. Внимание, вызываемое, очевидно,
именно этим «национальным обстоятельством», им даже льстит, поднимая настроение. Обоим
кажется, что их союз и впрямь необычен и оттого оправдан сразу по всем статьям. Именно поэтому
взгляды со стороны читаются как одобрение: ну, конечно же, они и в самом деле удачная, красивая
пара.
От этого выхода в театр в памяти Романа не остаётся ни единой реплики из действия, не
помнится ни одной фамилии актёров – врезается лишь чёткое, как снимок, воспоминание: они в
полный рост в громадном зеркале с блестящей (кажется, медной) рамой. И это полотно
«подписано» репликой Смугляны: прекрасная пара.
Благодушие сбивается лишь одной любопытной наблюдающей. Сокурсница Ирэн, с которой
когда-то на дне рождения неизвестно кого он сидел в ресторане за одним столом, смотрит на него
во все глаза и, кажется, не может до конца узнать: он это или не он? Очевидно, что картина
«Прекрасная пара» обречена, с определёнными искажениями, быть переданной Голубике. А уж о
том, как будет воспринята эта картина женой, и думать не хочется. Смугляна млеет от
самолюбования, а Роман под озадаченным взглядом старой знакомой способен лишь на какую-то
нервную, болезненную полуулыбку. Конечно, ему не хочется быть бесчувственным по отношению к
Нине, но прошлое с яркими сильными чувствами одним махом не отсечёшь.
Смугляна же чуть недовольна, как ей кажется, робостью своего мужчины в отказе от прошлого.
Ей не понятно, почему оставив семью, в которой ему стало невозможным жить, Роман всё-таки
продолжает эту семью защищать. А по жене, казалось бы, брошенной, можно сказать,
отставленной, он временами и вовсе откровенно вздыхает. Да ещё его постоянные заявления, что
лишь он один ответственен за всё случившееся и за дальнейшую жизнь бывшей (конечно, уже
бывшей) жены (ну, и детей…). Хорошо, пусть ответственен. Но перед ней-то он разве ещё не
ответственен?
* * *
Трудно понять, почему Иосифовна, как уважительно называет Роман хозяйку, пустила в свою
крохотную квартиру его, но что уж и вовсе полная загадка то, почему она так быстро приняла и
Смугляну? Неужели только из-за страсти к подглядыванию и слежке? Хотя, почему бы и нет?
Может быть, работа в органах и впрямь оставила в её душе такой профессиональный рубец, что
без этого она уже не может? Чужая душа – потёмки. Однако в одном предположении квартиранты
ошиблись конкретно: хозяйка способна не только на подсматривание. Подтверждение её
абсолютной сексуальной полноценности неожиданно является в субботу вечером в форме
субъекта в очках с толстыми линзами и с двумя бутылками водки в карманах штанов, держащихся
на тонком брючном ремешке. Линзы блестят, горлышки бутылок торчат с двух сторон – полная
гармония и уравновешенность. О приходе этого, как выразилась Иосифовна, «родственника»
жильцы были предупреждены ещё с утра. Что ж, родственник так родственник – лишь бы нас не
трогал. Сомнения же в родственности гостя начинаются с каких-то его фривольных шуточек и
намёков в отношении хозяйки, так что очень скоро Роман с всё возрастающим недоумением
догадывается, что на самом-то деле мужик с бутылками – молодой (моложе лет на тридцать пять)
– любовник уважаемой Марии Иосифовны. За ужин они в этот торжественный вечер усаживаются
всем необычным гнездом. Вообще-то, квартиранты обычно отказываются от приглашений хозяйки,
123
в основном из-за странного пристрастия той к сахару. Пожалуй, только мясо старуха ест
несладким. Остальное же, начиная с гречневой каши и заканчивая макаронами и яичницей, у неё
обычно сахарится. Хозяйку же, в свою очередь, удивляет привередливость жильцов: как может
быть невкусным то, что посахарено? Не без гордости Иосифовна рассказывает, что всегда, даже в
самые трудные годы, она позволяла себе роскошь есть всё сладким.
Сегодня на столе скворчит глазунья. Роман, вернувшийся с работы за две минуты до гостя,
голоден. Почему бы и не воспользоваться гостеприимством хозяйки, благо, что глазунья в этот раз,
кажется, лишь солёная. Очкастый гость, осмотрев всё выставленное на стол, низко склоняется и
обнюхивает, отчего аппетит Романа резко падает. Потом свободно и разношенно глыкнув
начальным стопариком, гость таращит на глазунью свои увеличенные стёклышками глаза и тычет
вилкой в самый жидкий желток, тоже похожий на глаз. Роман встаёт и уходит в комнату. Есть эту
обнюханную яичницу он уже не станет. Надо просто немного переждать, а потом пробраться к
собственной полке в холодильнике. Роман открывает книгу, но сосредоточиться нельзя. По
шуточкам за столом до него доходит, что этот «родственник» постоянно набивается на квартиру к
хозяйке. Старуха же, свободно допуская его до своего тела (протираемого почти дюжиной
полотенец), никак не допускает до квартиры. Так что, возможно, квартиранты
