Избранные произведения - Пауль Хейзе

Но «выразительная голова» — ее отец, а Курт — ее брат. Следовательно, мне пришлось бы начинать борьбу с ее родственными чувствами и с ее высшей добродетелью — почитанием старших. И, значит…» На этом месте, однако, мысль его остановилась, противясь окончательному выводу.

Вместо вывода фразу закончил тихий голос, идущий из темных глубин его чувства. «Безнадежно», — пробормотал этот голос. И будто слово это было сигналом, со всех сторон вдруг зазвучали сотни голосов, произнося хором слово «безнадежно», пронзительно выкрикивая его, крики становились все сильнее и громче, нарастали лавинообразно, как аплодисменты зрителей в антракте, когда слишком долго не поднимается занавес.

Виктор остался при своем мнении, но безвольно повесил голову.

Рассудок похлопал его по плечу:

— Виктор, ты слышишь мнение народа, оно соответствует моему, да, собственно, и твоему тоже. Короче, здесь для тебя неподходящий климат.

— И что же?

— Собирай вещи и уезжай.

— Если ты полагаешь, что моему чувству собственного достоинства понравится, когда я малодушно сбегу отсюда, после того как явился сюда в образе разгневанного Одиссея, то ты ошибаешься.

— А твоему чувству собственного достоинства понравится больше, если ты позже уедешь отсюда униженный, поруганный, с кровоточащими ранами и с горечью в сердце?

— Должна же судьба отплатить мне хоть каким-то удовлетворением, хоть каким-то триумфом над предательницей.

— Судьба — плохой плательщик. Послушай, будь умницей и не стучись головой в стенку.

Виктор вздохнул и помолчал некоторое время. Затем ответил:

— Ты, может быть, и прав; да я и не говорю, что в конце концов не прислушаюсь к тебе; но сначала мне хочется сделать еще парочку глупостей; это так приятно, к тому же я нуждаюсь в некотором утешении. Завтра утром я сообщу тебе о своем решении, а пока дай мне поспать.

Когда он уже лежал в мягкой постели и, предвкушая скорый отъезд и уже как бы находясь далеко отсюда, с легкой грустью размышлял о своем неудавшемся визите — визите судьи и мстителя, сердце решило воспользоваться податливым настроением. «Жаль, — прошептало оно, — мне казалось, ты достоин лучшего расставания. Не пойми меня превратно, я отнюдь не собираюсь повлиять на твое решение, следуй послушно своему рассудку, он самый умный из всех нас, но все же жаль, что ты уедешь от нее не помирившись, и в памяти твоей на всю жизнь останется Псевда, полная вражды к тебе. Ибо ты, я думаю, отдаешь себе отчет, что больше не увидишь ее до конца жизни; значит, ее образ в своей памяти ты уже не сможешь изменить; она всегда будет стоять перед твоими глазами такой, какой ты увидел ее в последний раз: чужой и разгневанной. Мне бы хотелось пожелать тебе примирения с ней, сердечного взгляда, доброго слова, короче, чего-то хорошего, что можно было бы взять с собой и что помогало бы жить на чужбине. Тебе это пошло бы на пользу (о себе я не говорю, я, судя по всему, ни для чего не гожусь на этом свете), и для больной Имаго это было бы лекарством».

Сердце продолжало шепотом искушать его, пока он не заснул.

А ночью, перед самым рассветом, ему приснился сказочный сон.

На острове посреди пруда он увидел Псевду в образе заколдованной принцессы, она сидела в окружении лягушек и саламандр, и между ними совершал головокружительные прыжки лягушачий король Курт. «Неужели не найдется на земле благородного человека, который спасет меня от лягушек?» — жалобно прозвучал ее голос. А на берегу притаился за ивовым кустом наместник, ритмично, будто во время косьбы, протягивая к жене руки. «Помоги ей», — закатывая глаза, казалось, умолял он. Виктор же, разумеется, не мог пошевельнуться, потому что это был только сон.

Когда утром он проснулся, здоровый и бодрый, со свежей головой, укрепившись в мужестве и чувстве собственного достоинства, он с воинственным видом выскочил из постели. «Утешься, Псевда, — торжественно и растроганно пообещал он, — я освобожу тебя от лягушек». Одевшись, он распахнул окно, душа его взмыла над горами, он сверкнул глазами и топнул ногой: «Почему безнадежно? Кто сказал «безнадежно»? Ведь внутри у нее не пустота, там у нее душа, как и у всякого человека, и внутри нее дремлет ядро, а в ядре, вероятно, сама того не зная, затаилась тоска, и эта тоска жаждет чего-то более высокого, благородного, прекрасного, чем то, что в состоянии предложить ей ничтожное повседневное окружение. Просто она очерствела, покрылась коркой. Если я останусь вблизи нее, то непременно раньше или позже благодаря магии моей личности или, говоря точнее, благодаря горящим взглядам возвышенных нездешних образов, освещающих мой путь, искра из моей души перескочит в ее душу, пробив заскорузлую корку, она проснется, прозреет, осознает мое значение и воздаст должное моему возвышенному, самоотверженному образу мыслей. Душа против заурядности, дух против косности, личность против клана — они теперь поведут схватку друг с другом. Мое оружие — магия, а Строгая госпожа — мой могущественный полководец. Посмотрим, кто из нас сильнее!»

И в то же утро, как бы предвидя, что лечение магией потребует длительного времени, он отправился на поиски частной квартиры.

«Добро пожаловать!» — воскликнул рассудок, когда Виктор поздним вечером въехал в свое новое жилище. И две мысли, оживленно перешептываясь, промелькнули в его мозгу.

Одна из них сказала: «Вот и опять нашелся человек, который, скорее, голову отдаст на отсечение, чем образумится».

Вторая осторожно выждала, когда она окажется вне пределов досягаемости, и, оглянувшись, дерзко и насмешливо заметила: «Да он просто влюбился по уши». И она опрометью скрылась, когда Виктор в сердцах швырнул в нее поленом.

Виктора доверительно отозвала в сторонку фантазия: «Пусть себе болтают. Пойдем, я тебе кое-что покажу». Она осторожно раздвинула занавес, всего на три пальца, ровно настолько, чтобы можно было заглянуть в щелку. На сцене стояли Псевда и он, Виктор. Взявшись за руки, они проникновенно смотрели друг на друга. «О благородная, добрая, самоотверженная душа, — сказала она, обращаясь к нему, — все, что я могу дать, не впадая в грех, назови это дружбой или любовью, принадлежит тебе».

«Это всего лишь маленький пример, чтобы ты знал, о чем речь, — усмехнулась фантазия, сдвигая занавес, — позже я покажу тебе вещи куда более прекрасные».

В АДУ УЮТА

Чтобы показать себя перед строптивой дамой, ему надо было получить возможность встречаться с ней, причем часто, лучше всего регулярно, ибо личные достоинства — не артиллерия дальнего действия. Но где? Что за вопрос! Проще всего, разумеется, у нее дома! Зачем же тогда существует наместник? Он ведь его пригласил!

Наместник принял его самым сердечным образом, они