Избранные произведения - Пауль Хейзе

замкнутая и скрытная, когда не знаешь, что у него на уме, его меняющееся каждый день лицо («я люблю простых, открытых, искренних людей»), его насмешливый, фривольный образ мыслей, его привычка с помощью дешевых парадоксов издеваться над всем, что свято, — над родиной и отечеством, моралью и религией, поэзией и искусством, — чего все это стоит? Ни серьезности, ни глубины, ни принципов, ни идеалов; полное отсутствие душевных порывов, тепла, чувства (как можно, например, не любить музыку? Разве что у человека нет сердца!). «Душевным его во всяком случае никак не назовешь; с кем он сблизился в эти три недели? Ни с кем». И потом эта его надменная самоуверенность, дурацкая бестактность, его сумасбродства, временами граничащие с оскорблением! С каким трудом, к примеру, ей удалось отучить его называть ее «фрейлейн».

Нет, как бы ни нахваливали его госпожа Келлер и ее супруг, ее отвращение имело под собой основание. Да и ее отец осудил бы его; он заклеймил бы его тремя словами: «Его нельзя понять». Она даже представила себе, каким бы тоном он это произнес. И так как госпожа Келлер в этот момент превозносила таланты Виктора, Тевда громко спросила: «Да где же вы их видите, эти таланты? Покажите мне хотя бы один из них! Что он умеет? Или что знает? Везде я вижу не таланты, а просто их отсутствие».

— Но в уме, по крайней мере, вы ему не откажете, — заметила госпожа Келлер.

Тут госпожу директоршу и вовсе оставило самообладание.

— Ум? — негодующе взвилась она. — Я тоже люблю и ценю в людях ум; но ум уму рознь. По-моему, ум должен содействовать проявлению чего-то достойного, истины или красоты, поступков или дел; ум почитает то, что заслуживает почитания, отдает должное заслугам, восхищается всем возвышенным и благородным; там, где речь идет о вещах серьезных, ум и должен прежде всего быть серьезным. А тут? Легкомысленная, забавная игра словами. Если в этом сказывается ум, то должна признаться: такой ум я не ставлю ни во что. Такой ум я ненавижу. Вместо «природа» сказать «мадам лошадиная сила» — много ли ума надо? «Психологи хуже всех разбираются в психологии» — что бы это значило? Если в этом ум, то пусть уж лучше я буду дурой. Курт, согласитесь, тоже наделен умом, но это же совсем другое дело!

И так как госпожа Келлер без колебаний с ней согласилась, то затеянное ею превозношение Виктора вылилось в восхваление Курта.

Когда обе вволю потешили себя перечислением достоинств Курта, госпожа директорша наконец изъявила готовность быть к этому сумасброду снисходительнее: обходительность еще никому не повредила, этим она не уронит себя в глазах других.

Но Виктор упрямо отказался от примирения. Разумеется, он считал, что «Псевда», то есть реальная, земная госпожа директорша, по-своему права. Но до тех пор, пока она не «преобразится», пока не вернет себе душу девы Тевды, никаких переговоров с ней быть не должно.

Потерпев поражение здесь, кантональная советница попыталась подойти к делу с другой стороны — примирить с Виктором Курта. «Нельзя же, чтобы все ограничилось только простым знакомством». В результате вышла одна из тех неудачных попыток достичь согласия, которые еще более усугубляют ситуацию. И снова в роли строптивца выступил Виктор. Он, правда, согласился на встречу и воздержался, насколько было в его силах, от недружелюбных высказываний, зато его взгляд и выражение лица были столь надменны, что воспринимались как худшее из оскорблений. На сей раз ему не простили, оскорбительный умысел был очевиден. «И зачем я унижаю этого человека, — после всего случившегося удивленно спрашивал он самого себя, — хотя он не сделал мне ничего плохого, хотя я знаю, что так поступать неумно, что учтивым поведением я мог бы заслужить расположение Псевды?» Ответа он не находил; он поступил так, как поступает собака, увидев кошку; удержавшись от броска на нее, собака тем не менее пожирает ее глазами.

«Природное явление! — в растерянности подумал он. — Необъяснимая и неодолимая идеосинкразия!» Но он ошибался; это была ссора на профессиональной основе: пророк истинный гневался на лжепророка, настоящий наследник возмущался тем, кто пытался получить наследство обманным путем; короче, на этого поддельного гения его натравливало горячее дыхание Строгой госпожи.

Кантональная советница оставила свои попытки примирения. Разумеется, отношения с Псевдой зашли в глубокий тупик. «Ко всему прочему это еще и злой человек, из тщеславной зависти к гению моего брата он нарочно задирает его». Таким был теперь ее приговор; и она постаралась, чтобы он не остался в неведении относительно этого приговора. Разве не для этого существуют брошенные вскользь замечания и намеки?

Эта очередная «несправедливость» снова вызвала в нем смешанное чувство возмущения и удивления. «Какое вообще ей дело до брата? Он же не имеет никакого отношения к сюжету. Уже одно его существование означает, что в пьесу вкралась ошибка». То, что его отношения с Псевдой продвигались не вперед, а назад, противоречило всякому смыслу. Не раз уже он сердито задавался вопросом: «Почему она медлит? Когда она наконец проснется? Или она думает, что у меня есть желание и время десятки лет ждать ее преображения?» А тут еще дело движется вспять.

Эта мысль была ему невыносима. Но куда направить свои усилия? Он не знал другого средства, кроме своей «магии», той самой магии, которая до сих пор давала осечку. Как случилось, что она не срабатывала? Что его блестящие качества не действовали на нее, не зажигали ей душу? Предположение: быть может, искра возникает только в состоянии экстаза, и воздействия не возникало только потому, что он приближался к даме, упав духом, расслабившись? Когда однажды вечером после творческой работы воображения его душа до такой степени переполнилась образами, что, как ему казалось, вокруг него возник некий ореол, он собрал все свое мужество и навестил ее дома в тайной надежде, что сконцентрированная в нем магия на этот раз подействует на нее, как при коротком замыкании. Итак, своего рода психологический эксперимент, но отнюдь не легкомысленный, ибо речь шла о его душевном здоровье.

Случаю было угодно, чтобы в тот вечер она принимала у себя школьную подругу; вспоминая прошлое, на часок сбросив с себя достоинство новоиспеченной мамаши, она от души наслаждалась невинными детскими проказами; не правда ли, так приятно иногда для разнообразия всей душой отдаться глупостям? Одна из них надела на голову детский чепчик, другая — цилиндр, и они с блаженным видом носились по комнате. Виктор в ее глазах был таким ничтожеством, что она при его появлении даже не сочла нужным прервать свои забавы.