Избранные произведения - Пауль Хейзе

Обе стороны вносили свой вклад в то мучительное состояние, которое принято обозначать мягким, щадящим словом «недоразумение». Правда, по их мнению, «недоразумения» мало что значили. Бог ты мой! Что могли значить «недоразумения» в этой мирной «Идеалии», где из года в год каждый был в ссоре с каждым, а в праздничные дни — все со всеми! Они обижались на все, но не таили друг на друга зла. Напротив, он со своей сверхчувствительностью и страстью к преувеличению, со своей чудовищной памятью, которая абсолютно ничего не отдавала спасительному забвению, со своим метафизическим жизнеощущением, которое малейшему происшествию придавало патетическую энергию, со своим искусством суммировать и обобщать, которое приписывало всем то зло, что причинил ему кто-то один (так проще всего), он постепенно оказался в положении медведя, подвергшегося нападению пчел. Он, разумеется, готов был согласиться, что все питают к нему дружеские чувства; вот только дружба в этих краях чертовски напоминала зубную боль. И пчелы, питаемые его буйной фантазией, неожиданно вырастали до чудовищных размеров, они следили за ним злобными взглядами. От этого он становился подозрительным, как цепной пес в сумерках. Ему всюду чудился подвох, и он у всех подряд просил объяснений, требовал извинений и при этом иногда вел себя, как ребенок. Госпожа Веренфельс, супруга священника, здороваясь, подала ему левую руку. «Она сделала это нарочно, чтобы унизить меня?» Проведя ночь без сна, он с миной оскорбленного офицера потребовал у нее объяснения. «С вами невозможно иметь дело», — в сердцах воскликнула госпожа Рихард, докторша, после его очередной глупой выходки. Упрек этот снова наполнил горькими, мучительными сомнениями его впечатлительную душу, которую он в любой момент хотел иметь чистой, готовой предстать перед Страшным судом. «А если она права? Почему бы и нет? Вполне возможно. Только как помочь беде? Я могу стать лучше, но стать другим не могу». И совершенно униженный, он написал подруге, которая жила за границей: «Скажите честно, невзирая ни на что: можно ли со мной ужиться?» Ответ гласил: «Мне смешон ваш вопрос. Нет ничего легче. Надо только любить вас как следует и время от времени говорить вам об этом».

Глупее всего было то, что женщина, встречи с которой он искал, ради которой подверг себя неприятностям непрошеной дружбы, только изредка появлялась в «Идеалии». «Госпожа Вюсс ужасная домоседка, — объяснили ему, — она всю себя отдает мужу и ребенку». Он, однако, догадывался, что это не единственная причина: она не приходила главным образом потому, чтобы избежать встречи с ним. Но в этом и заключалось самое худшее, что могло с ним случиться. Когда он появлялся и не находил ее, то с отсутствующим видом смотрел на стул, где она могла бы сидеть, если бы пришла, не говорил ни слова и не слушал, что ему говорили другие. К злополучному ожиданию добавлялся еще и позор обманутой надежды. И каждый раз после такого разочарования он на следующий день растерянно бродил по городу — как привидение, забывшее обратную дорогу на кладбище.

В тех редких случаях, когда Псевда приходила, она, как верная сестра, мстила ему за оскорбление брата, мстила с высоко поднятой головой, искренне и смело, используя Виктора как мишень, в которую она пускала свои ядовитые замечания, все равно по какому поводу, ибо точность ее мало заботила. Едва он открывал рот, как тут же встревала она. И, случалось, наносила глубокие раны его обостренному чувству чести. «Не люблю льстецов», — величественно бросила она ему, когда у него вырвалось восклицание: «Как вы прекрасны!» В другой раз, когда он оспорил утверждение, что вся знать Европы глупа и уродлива, она обозвала его снобом. Естественно, это было лишь выражением женского настроения, но он, как неразумный юноша, воспринял слово буквально, а поскольку он воспринял его буквально, то и отнесся к нему с полной серьезностью. Три ночи терзался он из-за этого мнимого ругательства. Он клал рядом с собой розги, огонь и скорпиона и допрашивал свою душу, проникая в самые сокровенные уголки, чтобы при необходимости покаяться, не жалея себя; в конце концов он пришел к утешительной мысли, что ругательное слово не имеет к нему никакого отношения. Нет, не может быть снобом тот, кто снимает шляпу перед нищим, протягивая ему подаяние, кто, подобно евангелическому священнику, не отказывается пожать руку изобличенному вору, кто осмеливается среди бела дня поздороваться с женщиной легкого поведения. И не может быть льстецом тот, кто всю жизнь с презрением отказывался воспользоваться трюком и добиться благосклонности женщины, унижая ее соперницу. «Тогда зачем же мне говорят такое!» — возмутился он про себя и с тех пор сидел перед Псевдой с таким видом, будто она выбила ему глаз, а он простил ей это.

Кантональная советница не могла больше на это смотреть; ее миролюбивая натура не терпела глубоких раздоров среди ближайшего окружения. И так как она была сердечно привязана и к Виктору, и к госпоже Вюсс, то по милой логике женского сердца, которое считает, что если я люблю А и Б, то А и Б тоже должны любить друг друга, она все свела к простому «недоразумению» между ними. А раз так, то она взяла на себя роль посредницы и расписывала Виктору добродетели госпожи Вюсс, а ей, в свою очередь, достоинства Виктора. В соответствии со своей честной и простой натурой, добродетели которой проступали ясно и четко, как на фреске, госпожа Вюсс великодушно согласилась забыть историю с Куртом, разумеется, при условии, что Виктор в будущем постарается быть более уживчивым. Но похвалам в его адрес она внимала с недоверчивой миной. И пока госпожа Келлер изо всех сил старалась выставить своего протеже в благоприятном свете, она из своих впечатлений о нем пыталась обрисовать для себя характер Виктора, правда, без особой охоты, так как даже думать о нем ей было неприятно.

Ей не надо было выспрашивать себя, она ясно чувствовала, что этот человек ей неприятен, и чем дальше, тем больше (независимо от того, что он оскорбил брата). Чего стоит его свободный образ жизни, который он даже не пытается скрывать! «Но будем к нему справедливы, постараемся найти у него и хорошее качество». Однако с какой бы стороны ни рассматривала она его характер, хорошие качества не проступали нигде, и перечень его характерных черт напоминал, скорее, список прегрешений.

Его какая-то не мужская, излишне мягкая, почти слащавая манера поведения, лишенная внутреннего стержня, силы и характера, его тихий голос, чрезмерная вежливость, привычка крикливо одеваться, неестественный, странный для этих мест язык, его неоднозначная, двусмысленная натура,