Поколение одиночек - Владимир Бондаренко

Я бы отделил «невстречу» самой Седаковой с широким читателем от «невстречи» с её стихами. По человечески всегда жаль затонувшее в безвестности поколение людей. Но, думаю, что их лучшие книги уже сегодня одна за другой всплывают со дна затонувшей эпохи одиночек. Думаю, оно (наше поколение) сейчас на какой-то период становится определяющим поколением в современной русской литературе. И здесь публицист и эссеист Ольга Седакова оказывается куда большим пессимистом, чем поэт Ольга Седакова. Публицист пишет: «Я не настолько уверена в такой же успешности нашего художественного возрождения. Существование без дневного света – всё-таки слишком тяжелое испытание, если с него начинается творческая жизнь, если замалчивание застигает не уже сложившегося художника, как было с Ахматовой, её сверстниками и ближайшим младшим поколением. Многие надежды не сбылись. Например, судьба Леонида Губанова, о котором так хорошо сказал Е. Б. Пастернак: „Он не успел узнать, что такое жизнь художника, и погрузился в наркотическую богему; он писал не стихи, а одно и то же бесформенное стихотворение – много лет в разных видах“. Труда и профессиональной опрятности богема не требует, поэтому и настоящего развития дара там не происходит».

Насчет труда, опрятности и вреда от отсутствия дневного света Ольга Седакова права полностью. Впрочем, об этом писал ещё Солженицын. Тем более не понимаю её скепсиса по отношению к печатавшимся сверстникам, может быть, и теряющим что-то от цензуры, но приобретающим дневной свет и профессиональную опрятность стиха. Да и как отделить её кумиров: Анну Ахматову, Бориса Пастернака, Николая Заболоцкого, прочно входящих в ту же самую советскую поэзию, и признаваемых при этом Седаковой, от печатающихся в советской печати её сверстников, среди которых немало ярких дарований? Так когда-то Иван Бунин грозил из зарубежья абсолютно всем оставшимся в России своим бывшим друзьям и коллегам. Поэтесса жила в культуре сопротивления, была частью этой культуры, но это не значит, что иной подлинной культуры не существовало. А как тогда отнестись к той же самой народной культуре, живущей ещё в глуби России? Да и сам Леонид Губанов, насколько я знаю, до конца жизни мечтал о признании, о возможных публикациях. Уход в мир «второй культуры» и отдалил поэзию Ольги Седаковой от своего русского читателя, отдав в руки славистов. Её там и ценят настоящие знатоки русской словесности, которых давно тошнит от всяческих поделок приговской компании.

Во Францию два гренадераИз русского плена брелиВ пыли их походные платьяИ Франция тоже в пыли.Не правда ли, странное дело,Вдруг жизнь оседает, как прах,Как снег на смоленских дорогах,Как песок в аравийских степях…

Так и случилось, что поэзия Ольги Седаковой в среде европейских славистов известна куда больше, чем даже среди знатоков русской поэзии конца XX века. Пожалуй, лишь премия Александра Солженицына, врученная Ольге Седаковой два года назад, в 2003 году, сделала её имя мало-мальски известным в русских литературных кругах. Россия вдруг узнала, что обладает еще одним крупным поэтическим дарованием. Разве не чудо – её стихи из цикла «Прощание»:

Так зверю больному с окраин творенья,Из складок, в которые мы не глядим,Встряхнут и расправят живое виденье,И детство второе нагнется над ним.Чтоб он не заметив простился с мученьем.Последним и первым желаньем учим.

И он темноту, словно шерсть, разгребаетИ слышит, как только к соску припадает,Кормилицы новой сухие бокаИ страшную сладость её молока.

Она чересчур затаённо хранила Россию в себе, но где же, как не в России способны по-настоящему оценить её стихи? Её острова сокровенных лирических и нравственных озарений вряд ли интересны европейским эстетам. Впрочем, и Папа Римский Иоанн Павел Второй ценил в поэзии Ольги Седаковой прежде всего русскость и православность, о чём вспоминает и сама поэтесса…

– Дождь идёт,А говорят, что Бога нет! —Говорила старуха из наших мест,Няня Варя.

Те, кто говорили, что Бога нет,Ставят теперь свечи,Заказывают молебны,Остерегаются иноверных.

Няня Варя лежит на кладбище.А дождь идёт,Великий, обильный, неоглядный,Идёт, идёт.Ни к кому не стучится.

Не случайно одно из её религиозных стихотворений перевели на итальянский и включили в сборник поэзии для литургического употребления. Выбрав для Рождества именно стихотворение Ольги Седаковой, которое поют на старые распевы.

Ты гори, невидимое пламя. Ничего мне другого не надо.Всё другое у меня отнимут. Не отнимут, так добром попросят.Не попросят, так сама я брошу. Потому что скучно и страшно.Как звезда, глядящая на ясли или в чаще малая сторожка, На цепях почерневших качаясь.Ты гори, невидимое пламя…

Ты гори, передавай известье Спасителю небесному, Богу.Что Его на земле ещё помнят, не все ещё забыли.

Этой начальной строчкой стихотворения русской поэтессы «Ты гори, невидимое пламя» назвали весь сборник поэзии. Я не думаю, что подобные строчки приводят ныне в восторг яростных разрушителей традиционной поэзии. Скорее, они могут оказаться близкими, к примеру, прозаику Владимиру Крупину или поэту Николаю Лисовскому. Когда-то былые сотоварищи по «второй культуре», по «другой поэзии» оказались ныне далеко-далече в своих попытках выдать за поэзию пародийно-эпатажные, а то и вовсе богомерзкие строчки. Сама же поэтесса, скорее, как я уже писал, идёт путем Николая Заболоцкого к «целомудренной бездне стиха».

Вот это простодушное и смиренное целомудрие стиха делает поэзию Ольги Седаковой по-своему уникальным явлением в современной русской поэзии.

Обогрей, Господь, Твоих любимых.Больных, сирот, погорельцев,Сделай за того, кто не может.Всё, что ему велели.И умершим, Господи, умершимПусть грехи их вспыхнут, как солома,Сгорят и следа не оставятНи в могиле, ни в высоком небе…

В её богословские и церковно-славянские труды я влезать не рискую. С блестящим полемистом и эссеистом, автором очерков, эссе и воспоминаний: «О погибшем литературном поколении. Памяти Лёни Губанова», «Другая поэзия», «Кончина Бродского», «Воспоминания о Венедикте Ерофееве», «Героика эстетизма», «Похвала поэзии» я во многом согласен, что-то вызывает отторжение, но об этом как-нибудь в другой раз.

Мне кажется, поэзия Ольги Седаковой отстоит от её же публицистики, а в чём-то и опровергает её. Так почти всегда бывает с крупными художниками. С каким-то остаточным атавизмом времен «другой поэзии» она до сих пор в публицистике своей недолюбливает слова «почва», «почвенничество», хотя самым корневым в её же поэзии является слово «земля». Пожалуй, без этого слова не обходится ни одно из лучших её стихотворений.