Современный грузинский рассказ - Нодар Владимирович Думбадзе
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
…Иногда Дато удавалось поехать в город. Денег ему отец не давал. «Парню там делать нечего, — говорил он, — если ему так нравится в городе, ехал бы учиться туда, никто, ему не мешал». Мать побаивалась отца и тоже не давала денег, да она и не распоряжалась ими.
Неизвестно откуда, но у бабушки всегда водились деньги. Заметив, что внук заскучал, она начинала о чем-то шептаться с дедом. Потом отзывала Дато в сторонку, обычно когда, кроме них, никого не было в доме, и с видом заговорщика осматривалась по сторонам — не подглядывает ли кто, — при этом еще больше прищуривала свои слезящиеся глаза, так что они превращались в искрящиеся лукавством щелочки, и запирала дверь. Затем подходила к старинному, окованному железом сундуку, вытаскивала из-под него ключи, почему-то завернутые в тряпочку, отпирала замок и торжественно откидывала тяжелую крышку. Все это она проделывала медленно, как бы нарочно растягивая удовольствие, которое получала от выдачи денег, Дато же стоял поодаль — ему не разрешалось подходить к сундуку, в котором бабушка долго рылась, что-то ворошила и перекладывала с места на место, пока наконец не извлекала из глубоких недр красненькую десятку. Это было как норма — десять рублей, ни больше ни меньше.
Разжившись деньгами, Дато целовал бабушку в обе щеки, подхватывал ее своими сильными руками, сажал к себе на плечо, словно малого ребенка, и кружился с ней по комнате. Бабушка отбивалась, кричала, но в душе таяла от счастья. Наконец Дато бережно опускал бабушку на тахту, стремглав выбегал во двор и, радостный, мчался на станцию. А дед копался в огороде и, словно ни о чем не догадываясь, даже не смотрел в сторону внука.
А когда вечером возвращались с работы отец и мать и звали Дато, дедушка и бабушка храбро выходили им навстречу. Старик смущенно теребил войлочную шапку, а бабушка, зачем-то прикрыв рот кончиком платка, пряталась за его спину и оттуда невнятно мямлила:
— Отпустили мы его, доченька, пусть погуляет…
Что делал Дато в городе, никто не знал.
Но дед и бабушка верили: их внук плохого не сделает…
Дато всегда думал, что смерть — это горестные вопли и слезы. Поэтому он очень удивился, когда увидел, как спокойно его мать разговаривает с отцом. Они вспоминали каких-то людей, обсуждали домашние дела, которых сразу оказалось по горло. Во дворе соседки оживленно болтали, словно ничего не произошло. К калитке, как обычно, подошел почтальон и громко крикнул: «Заберите газеты!» Сестра отца рассказывала какие-то новости, и слушатели негромко смеялись. Правда, посмеявшись, они спохватились, вспомнили про покойника, громко запричитали — какой, мол, хороший был человек, — но скоро снова вернулись к обычным разговорам и вели себя так, словно ничего не случилось. Одна бабушка заметно изменилась: в ее глазах появилось то, чего раньше он никогда не видел, — они были полны боли и страха…
Дато без конца куда-то посылали: то квеври открыть, то бутылки вымыть, то плотника позвать, то пригласить кого-то еще. Он послушно выполнял все поручения, но почему-то они казались ему бессмысленными и ненужными. Ему не терпелось поскорее избавиться от всех дел и убежать куда-нибудь подальше от дома, чтобы не видеть ни близких, ни чужих, ни того, как в этой большой комнате лежит старый человек с синеватым лицом, совсем не похожий на его доброго и веселого дедушку Георгия. Но Дато понимал, что сейчас уйти нельзя. Если он уйдет, его сочтут ненормальным и один бог знает, какие слухи распустят о нем в деревне. Правда, ему лично наплевать на деревенских болтунов, но он подумал о родителях, об их честном имени и решил молча терпеть все до конца.
Но иногда все-таки не выдерживал и прятался где-нибудь в углу.
— Где же Дато? — спрашивала тогда бабушка.
Его искали.
Но Дато продолжал прятаться, и бабушка растерянно повторяла:
— Куда же он девался?
На третий день с утра к дому стали стекаться люди.
Теперь Дато больше всего боялся того момента, когда будут выносить покойника. Он знал: его позовут и заставят нести гроб. Таков обычай, и дед Георгий не раз говорил ему: «Кто, как не ты, поднимет гроб, вынесет из дому и засыплет меня землей…» Тогда Дато не задумывался над этими словами, тогда дедушка был жив и любую его просьбу он готов был выполнить с радостью. Но тот, кто лежал сейчас в гробу и ждал, пока его похоронят, к дедушке не имел никакого отношения. Деда Георгия уже не было, он исчез, и вместе с ним исчезли его голос, тихий смех, лукавые, с прищуром глаза и веселые проделки, придуманные для того, чтобы позлить бабушку. Дато вновь подумал, как хорошо бы сейчас уйти далеко-далеко и вернуться, когда не будет ни этих людей, ни этого гроба посреди комнаты. Но вспомнил о словах деда, своего друга и заступника, и не двинулся с места.
Кончилась панихида, и его наконец позвали. Не поднимая глаз, Дато взошел на балкон, где его ожидал брат матери дядя Ладо со своими двумя сыновьями, ровесниками Дато. Едва Дато подошел, дядя Ладо сказал: «Ну, приступим!» — и первым направился в комнату. Мать плакала возле гроба, отец тоже вытирал слезы. Бабушки не было видно, ее куда-то увели родственники. Отец взял мать за руки, оторвал от покойника и, поддерживая, вывел из комнаты. Остались только четверо — дядя Ладо, его сыновья и Дато. Парни нерешительно поглядывали на гроб и не знали, что им нужно делать.
— Не страшно? — спросил
