Одсун. Роман без границ - Алексей Николаевич Варламов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Меня трудно было чем-либо в жизни удивить, и от Пети я мог ожидать чего угодно, но взять сторожем человека, который разгромил и сжег твой дом?
– Он достаточно за это заплатил.
Да, батюшка, тогда я наблюдал за своим товарищем с большим неудовольствием. В иные минуты он казался мне дилетантом, вечным студентом, Петром Тайваньским, и невозможно было понять, как смог этот бесформенный, не сумевший окончить университета балабол добиться успеха, разбогатеть.
– Ты правда ничего не понимаешь, – улыбнулся Павлик, когда однажды в подпитии я изложил ему свои сомнения на берегу открытого бассейна с морской водой – Петя подарил его себе на тридцатилетие. – Именно такие и добиваются.
– Какие?
– Неправильные. А те, кто живут по правилам, работают у них исполнителями.
Павлик бегемотил воду, взлетал, нырял и отфыркивался, – он со своим весом чувствовал себя в этой стихии куда лучше, чем на суше, – а я сидел рядом на табуретке, подливал себе из импортной бутылочки темное пиво и вспоминал автозаводское детство, которое так и не научило меня грамотно плавать.
Со временем моему другу надоело делать деньги. Заработать первый миллион зеленых – это было интересно, а дальше он заскучал и начал чудить так же, как чудил когда-то в университете. Накануне миллениума Петр Тарасович уверовал в скорый конец света и стал убеждать меня, что все признаки апокалипсиса налицо и в новое тысячелетие мир не войдет. На столе у него лежала роскошно изданная книга «Святая Русь перед Вторым Пришествием», в которой были собраны пророчества на эсхатологическую тему. Выглядело это все жутковато, ибо получалось так, что никаких шансов преодолеть конец тысячелетия у человечества нету, и если антихрист не придет в 1999-м (а это перевернутый 1666-й), то уж в 2000-м – точно.
У меня к новому веку доверия тоже было мало. Рука с детства привыкла выводить единицу с девяткой и дальше две цифры, которые менялись, отражая ровное течение жизни, но представить, что придется ставить дату, начинающуюся с двойки и нолей, было боязно, ну примерно как попасть на байде в порог. Страшно, конечно, но всё ж не до такой степени, чтобы поверить по этой причине в конец реки.
Петя же отнесся к нумерологическому сюжету серьезно. Нацепив очки и изменив своему слову не брать в руки книги, он читал с карандашом в руках Нилуса, князя Жевахова и санкт-петербургского митрополита Иоанна. Иногда в гостях у него я встречал очень умного, живого дядечку с обстоятельной белой бородой, который все эти книги за Петькин счет издавал и комментировал. Бородач жил в Коломне и был помешан на жидомасонах и апокалипсисе, твердил о печати антихриста, которую заставляет принять мировое правительство, призывал канонизировать вслед за царской семьей Гришку Распутина и рассуждал о мистике числа 17, какового надо по-настоящему опасаться в отличие от безобидных 13. Еще он говорил о том, что Ленинградская блокада была наслана жителям города за грех отречения от царя и покуда вся Русь не покается за цареубийство, ей грозят еще более страшные кары.
Эти пылкие речи находили у Пети сочувствие и отклик. В том числе финансовый. Павлик охотно ссужал пророка деньгами, причем коломенский апокалиптик предпочитал зеленую валюту с недремлющим оком. На меня он смотрел так же косо, и я чувствовал себя невольным каменщиком, приставленным к русскому филантропу. Не знаю, чего в этом человеке было больше, жульничества или сумасшествия, не знаю, что вы, отец Иржи, об этом думаете, но мне в том зале ожидания конца света было неуютно. Тогда я еще хотел жить, тем более что благодаря Валиным доходам мы ездили в хорошие страны и я много чего повидал. Я не боялся в ту пору летать, а Валя заботилась о сыне и показывала ему то, что он проходил в школе по истории и географии: Грецию, Италию, Византию, английские замки, норвежские фиорды и даже Мачу-Пикчу.
Ей-ей, это было очень славное путешествие в Южную Америку, где вот уж точно я никогда не думал, что побываю и мне еще раз пригодится знание испанского, а подросший Костя посмотрит на меня с уважением и будет внимательно слушать про героического партизана из «Тупака Амару». Конечно, я не мог заменить этому мальчику отца и был для него кем-то вроде дядьки, но в общем-то меня все это скорее устраивало, чем нет. Как-то раз я завел с Валей разговор о ребенке, но она сразу же все отмела: ей хватило навсегда одной беременности и родов и лучше она напишет докторскую. Я не стал настаивать.
А Петя меж тем делался все более набожным. Он ездил на Святую землю и на Афон, жертвовал деньги на монастыри и сам надолго пропадал, спасаясь в сибирской или северной глуши. Я следил за ним с изумлением, но почему-то чувствовал, что увлечение православием не станет конечной точкой духовной карьеры моего покровителя, – и не прогадал. Прошел миллениум, не рухнули и не зависли по всему миру компьютеры, не попадали самолеты и не повзрывались атомные станции, не было никаких знамений, катаклизмов, хвостатых звезд, опасные цифры с тремя девятками сменились двойкой с тремя нолями так легко и просто, что мне кажется, человечество на всей Земле испытало даже какое-то разочарование. Поспорили, что считать началом нового тысячелетия – 2000 год или ждать 2001-го, но и он наступил, и все зажили дальше.
Петин дом опустел, благообразный дядечка с теорией развивающегося апокалипсиса, мучеником Григорием, масонами и магическим числом 17 исчез в низовьях Москвы-реки, а мой гегельянец диалектически жарил вместе с тугоухим охранником свиной шашлык на первой неделе Великого поста и поливал мясо чилийским вином сорта «карменер» урожая 1973 года.
– Будешь?
Я отказался:
– Если бы ты предложил мне его год назад, я бы съел. А сейчас извини.
Маленький Юра, еще более плотный, злой, высокомерный, поглядел на меня так, что я физически почувствовал: еще мгновение – и он вцепится мне в горло, а Петька заржал и хлопнул меня по плечу:
– Я же говорю, что не ошибся в тебе.
Бездомовцы
