Одсун. Роман без границ - Алексей Николаевич Варламов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Что вы на меня так смотрите? Вам этого не понять. Вы не знали, что было с нами, когда они взрывали вагоны метро и дома в Москве, а потом захватили детей в Беслане. Вы не видели, как это показывают в прямом эфире, вы не боялись, когда наступал новый день или новая ночь и что-то страшное могло произойти везде и с любым человеком. Никто не был защищен, понимаете, никто. Даже не так. Те, кого террористы хотели достать, – они-то как раз были защищены, и вполне надежно. Они не ездили в метро, не летали обычными самолетами и не жили в простых домах. У них была охрана, и добраться до них было невозможно. А мы оказались расходным материалом.
Да, террористы были всегда. Но прежде они убивали царей, губернаторов, министров, генералов, они брали в заложники богатых людей и требовали выкупа, но Каляев отменил теракт против великого князя, когда возникла вероятность, что вместе с ним погибнут невинные люди. Я помню, в конце семидесятых – я был совсем еще ребенком – в Никарагуа при диктаторе Сомосе партизаны типа моего гнилозубого Хосе Фернандеса взяли в заложники целый парламент в Манагуа, и это вызвало у меня, дурака, припадок восторга. Но захватывать обычную больницу с родильным отделением или школу – это… Я не знаю, матушка Анна, но даже самые ублюдочные выродки и изверги рода человеческого, все нероны, калигулы, иваны грозные, ленины, наполеоны, гитлеры, бандеры, петлюры, сталины, бенеши и пол поты удивились и подвинулись там у себя в аду, освобождая главное место.
И ведь все это происходило совсем недавно, на наших глазах, когда детей – школьников! – двое суток держали без воды. И этот штурм, и фотографии в газетах, где из здания выносили полуголых старшеклассниц… А перед этим на Дубровке – Альберт Петрович рассказывал мне про их план вывести заложников на Красную площадь, потребовать камеры всех мировых агентств, предъявить требования об отделении Чечни и каждые три минуты расстреливать по человеку.
А вы от нас тогда просто отмахнулись. Мы вам верили, мы на вас надеялись, мы вам открылись, а получили в ответ кукиш. Ведь это вы должны были позвать нас в свое гребаное НАТО и защитить. Простите, что я снова лезу в дела, в которых ни я, ни вы ни черта не понимаем, но, знаете, у меня очень примитивное мышление. Зато я транслирую очевидные обывательские вещи, и когда на Украине зовут бандитами и террористами тех, кто воюет против них на Донбассе, и называют эту войну антитеррористической операцией, то пошли они на хер – им никто не устраивал в Киеве или Львове того, что творилось тогда в России.
Кажется, я окончательно выхожу из себя и ору не на весь даже дом, а на всю тихую горную деревушку, так что даже до Гоголя в Есенике эти глаголы долетают, и он морщится и гримасничает на своем постаменте. Матушка Анна не выдерживает моей истерики и хлопает дверью, а отец Иржи после случая с камином больше ничего не говорит; похоже, у него такая роль – сидеть и слушать; и вообще возможно, он никакой не священник, а психиатр или психоаналитик, и это все часть его работы. Он никуда не уходит, сосредоточенный, напряженный, и в такие минуты мне чудится, что он чувствует, сочувствует, внутренне соглашается и не соглашается со мной не как чужестранец, и я все больше убеждаюсь в том, что Иржи…
Проблемы мира и социализм
Еще один чешский фильм на судетскую тему – «Хаберман», про немецкого мельника в Судетах, женившегося на получешке-полуеврейке. Фильм не столь изысканный, как «Алоис Небель и его призраки», с лобовыми сюжетными ходами, с трафаретными фашистами, очевидным режиссерским нажимом на зрителя, но поразительно, что и здесь действие происходит недалеко от Есеника. А ведь Судетская область не такая уж маленькая, и бо́льшая ее часть находится не у нас, а на северо-западе, в Богемии, там, где Карловы Вары, они же Карлсбад, однако оба фильма здешние, силезские, есенецкие, фривальдовские, не иначе как Гоголь наколдовал. Другое дело, сколько чехов это кино посмотрели и как к нему отнеслись.
Мне бы хотелось это понять. Узнать, как они рассказывают про немцев в своих школах, как пишут в учебниках, как обсуждают, как спорят на каких-нибудь вечерних ток-шоу или в сетях. Или же не обсуждают, не спорят, не рассказывают, а молчат? Можно, конечно, спросить у Иржи. Но он, скорей всего, ничего не знает. Поп при всей своей таинственности от таких вещей далек и даже про интернет слыхал краем уха. И мобильного телефона у него нет. Зачем ему мобильный телефон? По мобильному с небом не поговоришь. А матушка Анна, если что-то и знает, все равно про пыльные немецкие скелеты в чешских шкафах не расскажет.
Но вот потолковать с Улиссом было бы любопытно. Ведь это правильно, что старым немецким трактиром владеет не чех, а грек. Не так обидно с исторической точки зрения. Интересно, скучает ли он по своей родной кухне? И почему не хочет открыть греческий ресторан? Из всего, что я видел в Старом Свете, греческая еда – самая лучшая. Особенно на Крите. Не французская, не итальянская, не грузинская, даже не балканская. Однако Одиссей по вкусам – типичный чех, и в меню у него тушеная свинина с тмином, кнедлики, гусь, утопенцы, жареный сыр, сам он пьет пиво, и ни рыбы, ни кальмаров, ни осьминожек, ни хорошего белого вина здесь не найти. Вот что такое настоящая ассимиляция! Она не в головах, но в желудках. Однако когда путано изложив свои кулинарные впечатления, я спрашиваю у грека, а часто ли бывают в кабачке немцы и не наведывались ли к нему когда-либо прежние хозяева бройхауса или владельцы старых стульев, радушное лицо Улисса приобретает выражение оскорбленной невинности.
Поразительное дело:
