Одсун. Роман без границ - Алексей Николаевич Варламов

– На соседней бензоколонке работал один турецкий. Однажды он что-то невежливо ответил местной женщине, и на следующий день его уволили.

– Ты это серьезно?!

– Конечно, серьезно, – обиделся Тимка.

– Да не в этом дело, братан! – завопил я. – Турецкий! Так нельзя говорить! Или ты свой язык решил позабыть?

– Какая разница, турок или турецкий?

– Большая, – и тогда впервые за границей, глядя на Тимоху, я вдруг ощутил себя тем, что называется бранным словом «патриот».

А он хоть и презирал покинутое отечество, но общался с нашими дипломатами, ходил на приемы в посольство и водил экскурсии для русских туристов по злачным местам Амстердама. Однако это все пришло к нему не сразу. Поначалу…

– Ты что, правда ходил по улице в наморднике?

– Ну да, первые два года, когда тебе дают разрешение на временное пребывание, ты получаешь в миграционном офисе наличник. Но это совсем не то, что ты думаешь. Это такая аккуратная металлическая сеточка, вуалька такая, которая совсем не мешает. А девушкам она даже идет, только некоторые жалуются, что цвет выбирать нельзя.

– Почему нельзя?

– Цвет зависит от того, из какой страны ты приехал, – сладко замурлыкал Тимофей. – Чтобы полиции сразу было видно. А дома, конечно, ты можешь ее снять, но на улице надо обязательно надевать. Иначе крупный штраф. А если поймают без наличника во второй раз – вышлют без объяснений и запретят въезд в Бенилюкс на три года.

– А поесть в ресторане там, в кафе?

– За кого ты меня принимаешь? – оскорбился Тимофей и выгнул спину. – Конечно, в ресторане сетку разрешают снимать.

– А если ты бросишься на кого-нибудь? И укусишь! – Я клацнул зубами.

– Ни на кого я не брошусь, – сказал он мрачно, распушив усы. – Там все такие.

– Какие? С сеточками?

– Ну да.

– А-а, – догадался я, – ну конечно, с сеточкой там все. В обычный ресторан вас просто не пустят.

– Да я бы туда и не пошел. Знаешь, сколько это стоит?

– А бром вам не дают?

Я чем-то отравился, я был болен, я нес ахинею. Прости меня, Тимати. Прости, но мне стало так за тебя обидно, будто тебя кастрировали и ты сам об этом попросил.

Я провалялся у него в бреду три дня и три ночи, и мне кажется, он превратился за эти дни в нормального человека и перестал считать, сколько денег ему пришлось истратить на лекарства и врача, потому что страховку в Москве мне подсунули левую и она не сработала. По счастью, я довольно скоро оклемался, но уже в самом конце, провожая меня в Схипхоле, Тим сказал, что собирается жениться, будет продавать московскую квартиру, и попросил меня подыскать себе другое жилье.

Я весьма оценил его европейскую деликатность.

Расписание поездов

Сегодня в интернете мне попадается интересный сайт. Он называется «Ночь славянских фильмов», и на нем я смотрю черно-белый мультфильм, имеющий прямое отношение к моим любительским изысканиям в истории здешних мест. Собственно говоря, это не совсем мультфильм, а странная смесь художественного нуар-фильма и мультфильма: кадр сначала сыгран, а потом обведен с помощью ротоскопа, – и впечатление поэтому очень необычайное. По крайней мере, я ничего похожего прежде не видал.

Фильм про одного симпатичного чешского дядечку, который всю жизнь проработал на маленькой железнодорожной станции в Судетах. Человек одинокий, не привязанный ни к кому и ни к чему, кроме кошки и расписания поездов, заменившего ему все книги мира. По-своему очень обаятельное, несчастное существо в футляре, этакий станционный смотритель, Акакий Акакиевич, которого преследует видение, как в детстве он стал свидетелем депортации немцев и насильственной смерти одного из них. Точнее, саму эту смерть Алоис Небель не увидел, потому что в последний момент его увел со станции отец, однако недосказанность, незавершенность детского воспоминания калечит герою всю жизнь. Он так мучается детской картинкой, что его кладут в психиатрическую больницу, а потом увольняют с работы.

В поисках справедливости железнодорожник отправляется в Прагу, и все это происходит в последние месяцы чехословацкого социализма. Там есть и злые чешские кагэбэшники, которые угрожают ему расправой, и вывод советских войск, и наш жуликоватый майор, распродающий стратегические запасы русской водки и свиной тушенки, и не слишком симпатичный президент Гавел в стареньком телевизоре, и загадочный немой нарушитель границы, и любовь героя к гордой служащей в общественном туалете на пражском вокзале. Все это сделано тонко, беззлобно, с каким-то особенным чешским юмором, мне, наверное, не до конца понятным, ибо нет ничего труднее, чем понимать чужой юмор, но безо всякого нажима и даже с хеппи-эндом. Однако ощущение все равно остается грустное.

Снимали фильм чехи вместе с немцами, что, конечно, несколько разрушает мои прежние представления о том, будто бы в этой стране вообще не хотят вспоминать одсун, и не то чтобы примиряет меня с чехами – я с ними не ссорился, – но наталкивает на мысль, что в подсознании народа или по крайней мере какой-то его части рана действительно есть и она просит выговориться. Может быть, этот фильм – что-то вроде коллективного чешского бессознательного, его приглушенная больная совесть. Однако самое удивительное для меня даже не это, а то, что автор картины родился в Есенике и действие происходит не просто в наших местах, но на участке той самой железной дороги, вдоль которой я каждый день хожу или езжу на велосипеде, слышу гудки поездов, стук колес, иногда заезжаю выпить пива на станцию, где работал Алоис, и вижу табличку на автомобильном переезде, на ней, как и в фильме, написано «Pozor, vlak!», что означает «Осторожно, поезд!». Впрочем, если уж быть совсем доскональным, – а я при всей своей необязательности люблю в названии мест точность, – одна принципиальная, сознательная географическая ошибка в этой картине присутствует.

Когда Алоис изучает железнодорожное расписание, то вслед за станцией Липова Лазне в фильме следует станция Белый Поток, чего попросту не может быть. Ибо за Липовой Лазне находится Горни Липова – моя станция, а Белый Поток вообще тут ни при чем. Он в стороне от железной дороги, и режиссер, как уроженец здешних мест, не мог этого не знать. Для чего он исказил карту, понятия не имею, возможно, ему просто понравилось название, а может быть, виной всему судетский туман, но в любом случае мои догадки подтверждаются: именно по нашим красивым игрушечным рельсам увозили в сорок пятом и в сорок шестом годах в Германию в переполненных товарных вагонах ограбленных, измученных судетских немцев. И дорога эта не чешская, а немецкая.

В этом вся и