Без права на ошибку - Ли Чайлд

виноват. В отчете официальной следственной комиссии нельзя написать: «Дерьмо случается».

– Встреча будет немногочисленной, – сообщил Стайвесант. – Я практически всем дал двадцать четыре часа отдыха и не собираюсь тащить людей сюда только потому, что нашему подопечному не спится.

Минут через пять подошли двое. В первом Ричер узнал снайпера с крыши, а во втором – одного из агентов, следивших за очередью бездомных. Вместо приветствия оба с усталым видом просто кивнули, а затем сразу развернулись и отправились за кофе. Вернулись с пластиковыми стаканчиками для каждого из присутствующих.

Армстронг словно передвигался в невидимом пузыре, границы которого обозначала его личная охрана: сначала появлялись агенты и только потом вице-президент. Радиосвязь со зданием установили, еще когда Армстронг находился в миле от него. Затем – машина Армстронга уже была в гараже – состоялся второй сеанс: сообщили, что вице-президент направляется к лифту. В здании появился один из охранников. Он остановился у стойки дежурного, огляделся, дал отмашку, и двое других агентов ввели Армстронга. Процедура повторилась у дверей конференц-зала. Агент переступил порог, осмотрелся, что-то проговорил в микрофон на запястье, и Армстронг проскочил мимо него внутрь.

Он успел переодеться, и этот наряд был ему не к лицу. Вельветовые брюки, свитер с узорами и замшевая куртка. Цвета безупречно сочетались, а ткани казались настолько чистыми, что чуть ли не хрустели при ходьбе. «Первая фальшивая деталь», – подумал Ричер. Мелькнула мысль, что Армстронг не просто взял в шкафу то, что попалось под руку, а спросил себя: «Что должен в таком случае надевать вице-президент?» Армстронг с мрачным видом покивал присутствующим и направился к столу. Никому не сказал ни слова. Держался он скованно. Молчание делалось все более тягостным, и наконец неловкость стала невыносимой.

– Как себя чувствует ваша супруга, сэр? – не выдержал снайпер.

«Ловко, – подумал Ричер, – вопрос задан идеальный». Сформулирован как предложение поговорить о чувствах третьего лица, а это всегда проще, чем рассуждать о собственных. Объединяет присутствующих, словно намекая: «Здесь все свои, поэтому давайте поговорим о том, кого тут нет». А еще в вопросе слышится: «Вот шанс поблагодарить за спасение ее задницы и твоей, кстати, тоже».

– Она просто потрясена произошедшим, – сказал Армстронг. – Это было ужасно. Хочет, чтобы все вы знали, как она сожалеет о случившемся. Вообще, она прямо-таки ополчилась на меня. Говорит, что с моей стороны неправильно подвергать людей такой опасности.

«И ответ идеальный», – подумал Ричер. На такой можно сказать только одно: «Мы просто выполняем свою работу, сэр».

– Это наша работа, сэр, – произнес Стайвесант. – На вашем месте мог быть любой другой наш подопечный.

– Спасибо вам всем, – сказал Армстронг. – За мужество, продемонстрированный сегодня профессионализм. От меня лично и от моей жены. От всего сердца благодарим вас. Вообще, я прагматик, но сейчас чувствую, что связан каким-то духовным долгом. Я не буду ощущать себя свободным, пока что-нибудь для вас не сделаю. Так что не стесняйтесь, просите о чем угодно, не важно, касается это службы или личной жизни, коллектива или вас лично. Я теперь на всю жизнь ваш верный друг.

Все молчали.

– Расскажите мне о Кросетти, – попросил Армстронг. – У него осталась семья?

Снайпер кивнул:

– Да, жена и сын. Мальчику восемь лет, кажется.

– Мне очень жаль. – Армстронг отвел взгляд.

Какое-то время царила тишина.

– Что я мог бы для них сделать? – спросил Армстронг.

– О них позаботятся, – ответил Стайвесант.

– В Вайоминге у Фролих родители, – сказал Армстронг. – Но больше родных никаких. Она не была замужем. Нет ни братьев, ни сестер. С родителями я уже сегодня разговаривал. После нашей встречи в Белом доме. Я посчитал нужным лично выразить им свои соболезнования. И мне показалось, что я должен обсудить с ними свое заявление… Понимаете, прежде чем говорить перед камерами. Я решил, что нельзя устраивать панихиду без их позволения – просто для того, чтобы заманить преступников в ловушку. Но идея провести в воскресенье поминальную службу им очень понравилась. Настолько, что они уже начали готовиться. В общем, панихида в любом случае состоится.

Все молчали. Армстронг уставился в точку на стене.

– Я хочу быть на службе, – сказал он. – И буду.

– Я не могу допустить этого, – заявил Стайвесант.

Армстронг промолчал.

– То есть я хотел сказать, что не советую вам этого делать, – поправился Стайвесант.

– Фролих погибла из-за меня. И я желаю присутствовать на панихиде. Это самое малое, что я могу сделать. Вообще-то, я собираюсь сказать там несколько слов. И думаю, стоит еще раз поговорить с ее родителями.

– Они почтут это за честь, я не сомневаюсь, но есть проблемы с обеспечением безопасности.

– Я, конечно, уважаю ваше мнение, – сказал Армстронг. – Но решение не обсуждается. Если надо будет, поеду один. Я бы даже предпочел отправиться туда один.

– Это невозможно, – в очередной раз возразил Стайвесант.

– Хорошо, – кивнул Армстронг, – найдите трех агентов, которые пожелают ко мне присоединиться. Но только не больше. Нельзя превращать такое мероприятие в цирк. Мы пробудем там недолго и обойдемся без торжественных речей.

– Вы уже произнесли речь по национальному телевидению.

– Решение не обсуждается, – повторил Армстронг. – Родителям тоже не захочется превращать панихиду в цирк. Это было бы несправедливо по отношению к их дочери. Так что никакого телевидения, никаких журналистов вообще. Только мы, и больше никого.

Стайвесант молчал.

– Я еду, – твердо произнес Армстронг. – Она погибла из-за меня.

– Она понимала опасность своей работы, – заметил Стайвесант. – Мы все понимаем опасность. Мы здесь, потому что сами этого хотим.

Армстронг кивнул:

– Я разговаривал с главой ФБР. Он сказал, что подозреваемые скрылись.

– Их поимка – вопрос времени, – пообещал Стайвесант.

– Моя дочь сейчас в Антарктиде, – сказал Армстронг. – Там близится середина лета. Температура может доходить до двадцати градусов ниже нуля. Через неделю-другую, наверное, будет минус восемнадцать. Мы с дочерью недавно созванивались по спутниковой связи. Она сказала, по ощущениям совсем тепло, просто невероятно. Вот уже два года подряд мы обсуждаем погоду и произносим одни и те же слова. Раньше я воспринимал это как нечто вроде метафоры. Мол, все относительно, ничего страшного, ко всему можно привыкнуть. Но теперь я ни в чем не уверен. Не думаю, что я когда-нибудь вполне оправлюсь после того, что случилось сегодня. Я жив только потому, что за меня погиб другой человек.

Снова повисла тишина.

– Она понимала, на что идет, – произнес Стайвесант. – Мы все здесь по собственной воле.

– Она была потрясающим человеком.

– Когда захотите встретиться с сотрудником, который ее заменит, дайте знать.

– Не сейчас, – отмахнулся Армстронг. – Наверное, завтра. И расспросите своих насчет воскресенья. Требуется три добровольца. Может, ее друзья, которые в любом случае захотят