Без права на ошибку - Ли Чайлд

общий стресс, полученный во время боевых действий, хотя в боях отец Армстронга никогда не участвовал.

– Наверняка помогли друзья, – поморщился Ричер. – Как и тебе, раз удалось глубоко залезть в архивы.

– Я всю ночь сидела на телефоне. Стайвесанта удар хватит, когда он увидит счет за переговоры.

– Сколько всего потерпевших?

– Я тоже сразу задалась таким вопросом, но про них можно забыть. Всего трое, по одному на каждый случай. Один был убит во Вьетнаме, другой десять лет назад умер в Палм-Спрингс, а третьему уже перевалило за семьдесят лет, и он живет во Флориде.

– Дохлый номер, выходит, – сказал Ричер.

– Зато теперь понятно, почему во время избирательной кампании про армию словно забыли.

Ричер кивнул. Глотнул кофе.

– Есть вероятность, что Брук Армстронг унаследовал характер отца? Фролих говорила, что видела, как он умеет злиться.

– Это второй вопрос, который пришел мне в голову, – сказала Нигли. – Вполне возможно. Когда он настаивал на том, чтобы присутствовать на панихиде по Фролих, будто бы проглянули те самые черты… Но мне кажется, серьезные происшествия выплыли бы наружу гораздо раньше. Он ведь почти всю жизнь был кандидатом на тот или иной пост. А наша история началась с предвыборной кампании нынче летом – на этом мы все сошлись.

– С предвыборной кампании, – повторил Ричер, чуть заметно кивнув.

Он замер с чашкой кофе в руке. Уставился в стену и просидел так целую минуту, а потом и две.

– Ну, в чем дело? – спросила Нигли.

Он не ответил. Встал и подошел к окну. Отдернул шторы и посмотрел на раскинувшийся под серым рассветным небом округ Колумбия.

– Что Армстронг сделал во время предвыборной кампании? – произнес он.

– Много чего.

– Сколько в палате представителей членов от Нью-Мексико?

– Не знаю, – ответила Нигли.

– Мне кажется, трое. Ты можешь всех назвать?

– Нет.

– Ты бы узнала кого-нибудь из них на улице?

– Нет.

– А от Оклахомы?

– Не знаю. Может, пятеро?

– Я думаю, шестеро. Можешь назвать их?

– Один из них порядочная сволочь – это я точно знаю. Но имени вспомнить не могу.

– А что насчет сенаторов от Теннесси?

– Куда ты клонишь?

– Мы страдаем болезнью Белтвея. – Ричер все так же глядел в окно. – Она нас всех настигла. Мы не смотрим на дело Армстронга как нормальные люди. Политики почти никому в стране не известны. Ты сама это сейчас подтвердила. Говорила, что политикой интересуешься, но всю сотню сенаторов перечислить по именам не смогла бы. А большинство политикой интересуется в тысячу раз меньше, чем ты. Рядовые американцы младшего сенатора из другого штата ни за что не узнают, даже если он подбежит и укусит его за задницу. Или она, как сказала бы Фролих. Фролих, кстати, сама говорила, что об Армстронге раньше никто не слышал.

– И что из этого?

– А то, что во время предвыборной кампании Армстронг совершил одну базовую, фундаментальную, основополагающую для нас вещь. Он выставил себя на всеобщее обозрение на национальном уровне. Впервые в жизни простые люди за пределами его родного штата и круга друзей увидели лицо Армстронга. Услышали его имя. Впервые в жизни. И возможно, как раз этот простой факт все объясняет.

– В каком смысле?

– Предположим, кто-то из прошлого его вспомнил. Совершенно неожиданно увидел знакомое лицо в газете или по телевизору. И испытал потрясение.

– Например, кто?

– Представь, что ты какой-то парень, которого давным-давно другой парень избил, выйдя из себя. Что-нибудь в таком роде. Может, по пьянке в баре, может, из-за девушки. И наверное, обидчик тебя страшно унизил. Больше вы никогда не виделись, но этот случай не дает тебе покоя. Проходят годы, и вдруг ты видишь то самое лицо во всех газетах и на всех каналах. Он политик, он баллотируется в вице-президенты. Все это время ты о нем ничего не слышала: возможно, ты не смотришь Си-эн-эн или другие кабельные каналы. Но теперь обидчик повсюду, им тычут тебе в лицо. И что же ты делаешь? Если ты разбираешься в политике, то связываешься с избирательным штабом соперника и обливаешь своего врага грязью. Но ты в политике не разбираешься, к тому же видишь того парня впервые с драки в баре, которая случилась целую вечность назад. Так что же ты делаешь? Ты видишь обидчика, и тебе кажется, что все было вчера. Старая душевная рана снова открывается и кровоточит.

– И ты думаешь только о мести.

Ричер кивнул:

– Как раз то, о чем говорил Суэйн: преступники хотят помучить Армстронга. Но Суэйн, пожалуй, искал не там. Да и мы все тоже. Возможно, для Армстронга-политика в этом деле действительно нет ничего личного. А для Армстронга-человека есть. И еще как.

Нигли перестала вышагивать взад-вперед и села в кресло.

– Не особенно убедительно, – сказала она. – Люди способны многое оставить в прошлом, разве не так?

– А разве так?

– В большинстве случаев – да.

Ричер посмотрел на нее сверху вниз:

– Ты все еще не можешь избавиться от неприятного чувства, когда к тебе прикасаются.

В комнате стало тихо.

– Ладно, – сдалась Нигли. – Нормальные люди способны многое оставить в прошлом.

– Нормальные люди не похищают женщин, не отрезают большие пальцы и не убивают незнакомцев лишь потому, что у них оказалась не та фамилия.

– Ладно, – кивнув, повторила она. – И какой же мы должны сделать следующий шаг, исходя из этой теории?

– Пожалуй, шагать надо к самому Армстронгу, – ответил Ричер. – Правда, такой разговор с избранным вице-президентом получится непростым. Да и вспомнит ли он тот самый случай? Если Армстронг унаследовал тот характер, из-за которого выгоняют из армии, у него за плечами десятки драк. Мужчина он крепкий. Мог махать кулаками направо и налево, прежде чем успокоился.

– Не прощупать ли жену? Они давно вместе.

Ричер промолчал.

– Нам пора двигаться, – сказала Нигли. – В семь встреча с Бэнноном. Ему расскажем о твоей теории?

– Нет, – отозвался Ричер, – он не станет слушать.

– Иди в душ, – сказала Нигли.

Ричер кивнул:

– Сначала скажу тебе еще кое-что. Ночью я целый час не мог уснуть. Не давала покоя одна мысль: чего-то не хватает, что-то не сделано.

– Ладно, – пожала плечами Нигли. – Я об этом подумаю. А пока давай шевелись.

Он надел последний костюм Джо – темно-серый, из ткани тонкой, как шелк. Под него – последнюю свежую рубашку, накрахмаленную до хруста и белую, как только что выпавший снег. И галстук тоже последний – темно-синий, с мелким узором. Присмотревшись, можно было увидеть, что там повторяется схематичное изображение руки питчера, который готовится подать мяч.

Ричер нашел Нигли в вестибюле, купил в буфете кекс и тут же его съел,