Молитва к Прозерпине - Альберт Санчес Пиньоль

Как бы то ни было, феномен деления и появление дублетов представлял большой интерес для республики тектонов, ибо от него зависело ее существование. Однако их философы и натуралисты нашли только одну очевидную закономерность: иногда после крупных побед, сразу после того, как их солдаты пожирали мясо тысяч и тысяч поверженных в битве врагов, массово появлялись дублеты. Словно подражая друг другу, через несколько часов или через сутки после знатного пира солдаты начинали делиться. Представь себе это зрелище, Прозерпина: военный лагерь тектонов, в котором тридцать или сорок тысяч солдат начинают одновременно размножаться. За одно только утро или за один день войско тектонов увеличивалось вдвое!

Я еще не закончил свой доклад о природе тектоников, когда в зал вошел один из рабов Сената. Он бы не стал мешать столь важным персонам, если бы новость не была очень срочной. Цицерон начал читать послание, которое тот ему протянул, и сразу изменился в лице.

– Красс! – закричал он в отчаянии. – Марк Лициний Красс! Парфяне уничтожили все его войско! О бессмертные боги!

– А что случилось с Крассом? – поинтересовался Помпей, чьи веки поднялись в первый раз с начала нашей беседы.

– Лучше бы он погиб в бою! – сказал мой отец. – Парфяне взяли его в плен и стали допрашивать, говоря ему: «Так, значит, ты Красс, самый богатый человек в мире. Тебе нравится золото, не правда ли?» И влили ему в горло расплавленное золото.

Цицерон онемел от ужаса, а Цезарь и Помпей повели себя совсем по-другому. Они даже не поднялись с мраморных скамей, чтобы выразить почтение погибшему. Сначала они задержали дыхание, будто ныряльщики под водой, а потом вдруг расхохотались.

Клянусь тебе, Прозерпина, они умирали со смеху. На глазах у них выступили слезы, до того забавной показалась им эта новость, и оба хлопали себя ладонями по ляжкам. Я ничего не понимал. Для меня самого и для всего римского общества это была настоящая катастрофа. Сначала погибла в Африке консульская армия, а теперь вдобавок это; Рим катился в пропасть. Сколько еще войск предстояло нам потерять, прежде чем нас истребят тектоны? Но, естественно, так думали простые римляне, а Помпей и Цезарь были не рядовыми гражданами, а триумвирами и врагами Красса. Лишь одно имело для них значение: до смерти Красса у каждого из них было два смертельных врага, а теперь остался один – тот, кто смеялся, сидя рядом на скамье.

Они помирали со смеху, а тем временем Цицерон шепотом причитал:

– О бедный, несчастный Рим…

– А знаешь, почему парфяне убили Красса? – спросил вдруг Цезарь, неожиданно перестав хохотать. Он сделал вид, будто размышляет над важным философским вопросом, а потом ответил сам себе: – Потому что он допустил КРАССическую ошибку.

И они захохотали еще громче. Но самое ужасное заключалось в том, что я, сам того не желая, подлил масла в огонь. Я стал умолять их больше не смеяться: тектоны угрожают всему миру, а человечество составляют все народы, и поэтому именно сейчас следует заключить союз с парфянами. Возможно, среди них найдутся здравомыслящие люди, способные понять, что тектоны угрожают всем жителям Земли, а не только римлянам. Мой отец решительно поддержал меня, но, к сожалению, реакция Помпея и Цезаря доказывала со всей ясностью, что звезда Цицерона уже давно закатилась. Ни тот ни другой даже не стали отвечать – они только посмеялись над ним. Помпей посмотрел на моего отца с презрением, фыркнул так, что губы задрожали, как у осла, и сказал:

– Ну и отправляйся сам к этим проклятым парфянам и договаривайся с ними. Только я бы на твоем месте прихватил с собой запасное горло, на случай если они решат угостить тебя расплавленным золотом.

Цезарь не постеснялся присоединиться к саркастическим словам своего соперника:

– Заключить союз с парфянами! Ну конечно, прекрасная мысль! А заодно я пошлю гонцов к галлам, которых только что отжучил, и предложу им бороться с нами вместе!

И оба снова расхохотались.

Мне стало обидно за Цицерона, очень обидно: два самых влиятельных человека Рима, два властелина мира смеялись над ним на моих глазах. Я чувствовал себя виноватым, точно это случилось из-за меня, и, желая любым способом прервать их смех, сказал:

– Они обожают младенцев.

Эти странные слова их немного насторожили, и оба прекратили хохотать.

– О чем ты? – спросил Помпей.

– О тектониках. Они обожают младенцев.

– Тектоники? Подземные жители? – удивился Цезарь. – Но ты, кажется, говорил, будто они никого не любят, даже себе подобных. С какой же стати им обожать младенцев?

– Их любят не все тектоны, а их повара. Им безумно нравится жарить в масле младенцев, извлеченных из чрева матерей вместе с плацентой. Я видел пиршества, где подавали пять тысяч таких порций. Поросята им не так нравятся.

Цезарь и Помпей были самыми выдающимися деятелями Рима, но я вспомнил слова Ситир о моей ответственности в этой войне между нашей цивилизацией и подземным миром и осмелился повысить на них голос:

– Вы понимаете, что я говорю? Неужели это непонятно? И они идут сюда! – закричал я. – Не пройдет и двух месяцев, как они вступят на итальянскую землю!

Цезарь и Помпей больше не смеялись. Но даже сейчас, когда тектоны уже истребили консульскую армию и преодолели пролив, отделявший Европу от Африки, Помпей не видел в этом нашествии большой беды.

– Стоит мне топнуть ногой, – сказал он с заносчивым видом, оторвав одну ступню от пола, – и по всей Италии встанут легионы солдат.

– И какой от них будет прок? – спросил язвительно Цезарь. – В Италии действительно хватает людей, а в Риме достаточно кузниц, где делают оружие. Но нам не хватает самого важного – времени! – (Мы все превратились в слух.) – Легионер – не простая сумма меча и руки, которая его держит. Солдата нужно научить сражаться, а такая учеба требует времени, времени и тренировки, не говоря уже о центурионах – хребте всего легиона. Толпа так же похожа на армию, как груда кирпичей на здание, – заключил он.

Повисло странное молчание, которое никто не мог прервать, потому что сказать нам было нечего. Наконец снова заговорил сам Цезарь:

– Давайте посчитаем. Тектоников сейчас сто тысяч, считая их кавалерию. Правильно?

Мы кивнули, но я добавил:

– Ты забываешь о гусеномусах, хотя, впрочем, это не так важно. Тектоны не используют их как боевых слонов, а только перевозят на них грузы. Эти животные слишком глупы для боя, и, кроме того, многие из них погибли при переправе через пролив.

– Хорошо, – продолжил Цезарь. – Мы можем рассчитывать на сорок тысяч моих легионеров, которые стоят