Русская республика (Севернорусские народоправства во времена удельно-вечевого уклада. История Новгорода, Пскова и Вятки). - Николой Костомаров

Пилигримище дает знать, что сторону врагов его примет целый Новгород, что ему не сладить с большою толпою; он его предупреждает не раздражать Новгорода. Василий отвечает ему:

Ай же ты, мой крестовый батюшка!Тебя ли чорт несет во той порыНа своего на любимаго крестннчка?А у нас-то ведь дело деется:Головами, батюшка, играемся!А и бился я о велик закладСо мужики новогородскими,Опричь почестнаго монастыря,Опричь тебя, старца пилигримища;Во задор войду — тебя убью!

Это не только крестный отец, это — олицетворение церковного начала. Это эпическое изображение тех владык, отшельников-угодников, которые не раз усмиряли волнение толпы своим словом и своим достоинством. Самое название пилигримище подходит к такому объяснению. Пилигрим-паломник, странствователь по святым местам, был в старину лицо, исключительно принадлежавшее Церкви, как монах: паломники были в большом уважении в Новегороде. Странствовать по святым местам было до того обычно, что пастырям приходилось говорить против злоупотреблений таких благочестивых путешествий. Очень естественно, что народное творчество изображало обыкновенно в истории новгородских смут явление духовного посредничества в образе старца паломника. Василий, говоря, что он держал заклад опричь честного монастыря и старца пилигримища, ясно дает знать, что он под этими двумя приведенными образами разумеет Церковь. Монастыри и паломники пользовались во всеобщем мнении изъятием от земных дел и житейских треволнений; их минуют страсти и к ним не смеют прикоснуться земные договоры. "Что тебе за дело, — как бы хочет сказать паломнику Василий: — мы до тебя не касаемся; мы людей церковных не трогаем; не трогай же и нас грешных; мы вас, церковников, уважаем и в наших спорах вас минуем; да и вы не подвертывайтесь нам под руку".

Пилигримище — крестовый батюшка Василия Буслаевича, по народному верованию, лицо, против которого идти все равно, что против отца родного. Но удалец в пылу своей отваги ни пред чем не должен останавливаться: долг, связи родства, все нипочем, когда разыграется его широкая удаль молодецкая. Разъярилось богатырское сердце, крикнул Василий:

Ай же ты, крестовый мой батюшка!Не дал я ти яичка о Хрнстове дни,Дам тебе яичко о Петрове дни.

И хватил он осью железною в колокол. По одним вариантам, он убил крестового батюшку, а по другим — пилигримище оказался вовсе существом не плотского человеческого мира. Не даром на нем и колокол в триста пуд. Василий ударил его: старец не шевельнулся от удара. Тогда Василий глянул под колокол... а у пилигримища во лбу глаз уже веку нету. Кажется, народная поэзия выразила здесь символически совершенное отчуждение Церкви от мирских сует. У него нет глаз под колоколом: он чужд всему, что происходит около него; он принадлежит иному миру — с ним нельзя драться; он не даст отпора. Пилигримище исчезает, как привидение, бесследно, тотчас, как только Василий глянул под колокол и увидал, что у него нет глаз.

Василий доходит до моста. Как только завидели побратен-ники своего атамана, у них, молодцов, думушки прибыло, словно у соколов крылья отросли. Молодой Василий идет к ним на выручку. Дело их вдруг поправляется. Бой разгорелся. Мужики подаются. Драка идет до вечера. Мужики побиты, смяты, мира просят. Они обращаются с мировою не к Василию, а к его матери. Песня расцвечивает это событие, говорит, что они одну чашу поднесли с золотом, другую с серебром; а это только подарок — не в счет условия. Три тысячи, что в закладе положены, само собою; эти три тысячи разлагаются на определенные дани с целой улицы, так что Буслаев будет получать с них, как будто князь со своего княжения дань. Таково было народное понятие: кто одолел, тот с побежденного берет дани и накладывает пошлины:

А и ради мы платитьНа всякой год по три тысячи,На всякой год будем тебе носить:Со хлебников по хлебику,С калачников по калачику,С молодиц повенечное,С девиц повалешное.Со всех людей со ремесленных,Опричь попов и дьяконов.

Может быть, в случае таких споров и закладов на то, кто кого побьет, проигранный заклад падал на все общество, к которому принадлежали побежденные, так что если такой-то улицы молодцы побиты в закладе, то вся улица платила по разверстке. Так и должно было быть там, где и за сделанное убийство, когда убийца не отыскан, платило все общество, и в делах политических и общественных представительство касалось известной массы людей, соединенных одноместностью жительства, или принадлежностью к одному управлению. Мать приказывает прежней же девушке-чернавушке привести Василия. Девушка застает его еще среди боя, побеждающего мужиков. Она схватила Василия за руку и провозгласила утешительную весть:

Мужики пришли новогородскне,Принесли они дорогие подарочки,И принесли записи заручныяКо твоей сударыне-матушке.

Бой прекратился. Василий пошел с торжеством к себе на двор, а за ним его удалые верные побратенники. Прежде всего, после трудов они выпили по чарке вина, и когда хмель зашел им в голову, они выразили Василию намек, чтобы он распоясывался — давал им награду, и честили его таким образом:

У мота и у пьяницы,У млада Васютки Буслаевнча,Не упито, не уедено,Вкрасне хорошо не ухожено,И цветного платья не уношено,А увечье на век залезено.

Василий повел их обедать и веселым пиром окончилось побоище :

И затем у них мирова пошла;А и мужики новгородскиеПокорилися и сами поклонилися.

В этом деле нет властей, — они не вмешиваются, не останавливают беспорядка. Это братчина — повольное дело. А братчина, по судно-новгородской грамоте, сама судит как судьи. Невольно приходит вопрос: какие же побудительные причины всей этой кутерьмы? Все здесь является плодом внезапных увлечений, порыва страстей; нет ничего рассчитанного. Оно так и делалось в жизни вольного города. Здесь все беспричинно, как и в рассказах летописей, где также не доберешься, из-за чего люди волнуются, за что князей выгоняют, других приглашают; сегодня одного возносят, завтра того же грабят, с моста сбрасывают, потом опять честят. Точно так и в нашей песне все покажется непонятным, если начнешь думать, что это совершалось по заданной мере, сообразно принятым понятиям и убеждениям; но все станет понятно, если смотреть на эти события, как на следствие движений души, рождаемых случайным стечением обстоятельств. "Планида набежала такая", — говорит и теперь наш народ о событии, которого причин отыскать трудно, потому что нет других, кроме влечений нрава и сердца: человек не знает сам утром, что сделает вечером.

Есть другая песня о том же Василии. Герой наш является с тем же бесстрашием, с тою же удалью и отвагою, но уже под другими впечатлениями, под религиозным чувством, которое также составляло черту новгородской души. Василий уже пережил первую молодость; но он еще не стар; он во славе и в чести, — но в душу ему западает грустная дума. Вспоминает он прокаченную буйную молодость; много грехов на душе: надобно отмолить; — он собирается в Ерусалим. Такое путешествие было своего рода удалью. Побывать в далекой стране, повидать всякого дива, поклониться величайшей святыне — это приманчиво для пылкой натуры. Василий приплывает откуда-то по Ильменю в Великий Новгород. Песня не говорит, откуда он возвращается, может быть, с торгового дела, а может, с удалого; а может быть, и от Великого Новгорода в посылке был; а Великому Новгороду такие молодцы, как Буслаев, всегда годились. Он оставляет караульщиков у своих суден, а сам идет к матушке; за ним храбрая дружина. Он просит материнского благословения идти в Ерусалим. Старуха подозревает, что удалой сын вместо Ерусалима пойдет ушкуйничать на Волге, либо на море Варяжском. Она как будто боится, чтоб Василий обманом не взял у нее родительского благословения на дурное дело, и говорит:

Гой еси ты, чадо мое милое,Молодой Василий Буслаевич!Ты коли поедешь на добрые дела,Тебе дам благословение великое;То коли ты, дитя, на разбой пойдешь,И не дам благословения великого —А и не носи Василия сыра земля!

Она дает Василию съестные запасы и долгомерное оружие. Василий и теперь еще у нее в зависимости, как в то время, когда бился с мужиками новгородскими; и оружия молодец не смеет взять без воли материнской. "Побереги ты, Василий, свою буйну голову", — говорит ему на прощание мать. И действительно, Василий едет Богу молиться, а не разбойничать: он знает, что ему не посчастливится в удалом деле, когда матушка заранее дала ему свое проклятие, если он пойдет на то.