Оправдание Шекспира - Марина Дмитриевна Литвинова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Елизавета, отняв корону отца у малютки императора Иоанна Антоновича, сначала решила было отпустить его и семейство подобру-поздорову в их палестины, и отправила всех в Ригу. Но мудрые советники отговорили ее от столь опасного шага: императором и его родителями могли воспользоваться враждебные России державы для нарушения спокойствия новоявленной императрицы, взошедшей на престол путем заговора. Семейство вернули внутрь России и после нескольких временных остановок завезли на беломорскую окраину, в Холмогоры, где и оставили, хотя указ был поселить их в Соловецком монастыре. Поселение в Холмогорах было казне дешевле. Мальчика Иоанна поселили отдельно от семьи, в строгой изоляции, не велено было называть его по имени, никто не должен был знать, что за высокой деревянной стеной томится свергнутый русский император, отпрыск достославного дома герцогов Брауншвейгских. Его ничему не учили, но он как-то все, же приобщился к грамоте, и ему дали читать единственно Библию. Хотя категорически воспрещалось говорить ему, кто он, свою тайну он все же проведал. Для пущей безопасности короны его перевезли в Шлиссельбургскую крепость – ему уже было пятнадцать лет. Однажды, рассердившись, он стал бранить своего стража капитана Овцына и крикнул: «Смеешь ты на меня кричать: я здешней империи принц и государь ваш!» Охране было строго приказано никого не пускать к узнику. По восшествии на престол Екатерины II было дано предписание в случае проникновения вооруженных злоумышленников «арестанта умертвить, а живаго никому его в руки не отдавать». Так он и был застрелен, когда подпоручик Семеновского полка Василий Яковлевич Мирович попытался освободить полупомешанного императора, которому было без одного месяца двадцать четыре года. Анна Леопольдовна умерла родами в 1646 году. Императрица Елизавета сама распоряжалась насчет похорон двоюродной племянницы. «Погребение происходило с большим торжеством в Александро-Невской лавре, где была погребена и мать Анны Леопольдовны царевна Екатерина. Елисавета плакала» [239]. Антон-Ульрих жил после нее почти тридцать лет. Екатерина II, взойдя на престол, распорядилась предложить ему удалиться из России, оставив лишь детей (их, кроме Иоанна, было четверо) в Холмогорах. Но он одинокой свободе предпочел неволю с детьми. Умер Антон-Ульрих в 1774 году. Место погребения его неизвестно, ведь он был пришелец в земле чужой. А в 1780 году Екатерина, наконец, решилась облегчить участь его детей. По ходатайству Юлианы-Марии, сестры Антона-Ульриха, их выслали на корабле в Ютландию, в городок Горсенз, щедро снабдив одеждой, посудой и прочими необходимыми вещами. Кроме того, Екатерина, будучи сама немка, назначила каждому пожизненную пенсию, которую они получали до конца своих дней. Последней умерла в 1807 году принцесса Елизавета, оставив все свое имущество наследнику датского престола Фридриху.
Родной брат Антона-Ульриха принц Фердинанд Брауншвейгский (1721-1792), знаменитый прусский полководец, во время Семилетней войны действовал под знаменами Фридриха Великого против России как раз в те годы, когда его старший брат, отец русского императора, объявленного императором в двухмесячном возрасте и не правившего ни единого дня, томился в далеких Холмогорах в бессрочной ссылке. Так распорядилась судьба.
Заглядывая в прошлое, видишь, как неожиданно бывают связаны люди, отдаленные друг от друга столетиями и тысячами километров. Шекспир, дом Брауншвейгских, барон Мюнхгаузен. Документы свидетельствуют, что все они действительно как-то соприкасались, и обусловлено это тем, что культурные национальные пространства существовали и существуют не обособленно во времени и пространстве, они пересекались, проникали друг в друга и взаимно влияли. И объемное полнокровное их восприятие возможно лишь в том случае, если мы обрывочные документальные свидетельства будем прозревать, памятуя эту очевидную истину. Тогда, воссоздавая прошлое, мы станем упорно, с лупой искать недостающие кусочки ускользающей панорамы, не пренебрегая ни единым словом, именем, фразой, фактом, ориентируясь не на свое мировоззрение и нравы, не на мифы, а на обычаи и культурные диктаты прошлых эпох.
А Мюнхгаузен писал и о Шекспире:
«Один из тех, кому пришлось владеть ею (пращой), мой прапрадед, живший лет двести пятьдесят тому назад, во время одного из своих посещений Англии познакомился с поэтом, который хоть и не был Plagiarius, но все-таки тоже был охотником за чужой дичью. Имя его было Шекспир. Этот поэт, в творениях которого в настоящее время, вероятно, в порядке возмездия, гнусно браконьерствует немало англичан и немцев, иногда брал на время у моего прадеда эту пращу и перебил ею так много дичи сэра Томаса Люси, что с трудом избежал судьбы моих двух Гибралтарских приятелей. Несчастного ввергли в тюрьму, и моему прапрадеду удалось добиться его освобождения совершенно необычным способом. Правившая в те годы Англией королева Елизавета, как вы знаете, в последние годы жизни опостылела сама себе. Одеваться, раздеваться, пить, есть и кое-что другое, о чем незачем упоминать, – все это делало для нее жизнь нестерпимой обузою. Мой прапрадед дал ей возможность совершать это через посредство заместителя, а то и без него, по ее усмотрению. И как вы думаете, что он выговорил себе в награду за этот изумительный образец волшебства? Освобождение Шекспира. Ничего другого королева не могла заставить его принять. Этот добряк так полюбил великого поэта, что готов был пожертвовать частью оставшейся ему жизни, лишь бы продлить жизнь своего друга». Этот отрывок столь многозначителен, что надо внимательно вчитаться буквально в каждое предложение. Но прежде, конечно, надо ознакомиться с оригинальным текстом. В переводе слышны аллюзии, одни явные (Plagiarius, охотник за чужой дичью, дичь Томаса Люси), другие не столь явные: «Несчастный, ввергнутый в тюрьму королевой Елизаветой, провинность грозит смертью, добряк, готовый пожертвовать жизнью, лишь бы продлить жизнь друга». Вот тут, мне
