Век Екатерины Великой - София Волгина

– Пошто ты так думаешь? – сдвинул разгневанные брови Орлов. – А как же Елизавета Петровна с Разумовским? Они были тайно обвенчаны, хотя детей у них и не было. Что нам мешает сделать сие – хотя бы ради нашего Алешки?

– Так ты полагаешь, они обвенчаны были?

– Не сомневаюсь! Все говорили, не сомневались, и ныне не сомневаются. Даром, что документ граф Разумовский сжег.

– Не сомневайся. Лучше скажи, ты доволен моим подарком, Гатчинской мызой?

Орлов, не заметив уловки Екатерины, ответил, порывисто поцеловав ей руку:

– Не токмо доволен! Счастлив твоим вниманием, царица сердца моего.

Екатерина проворно вывернулась из его объятий. Он хотел ее обнять, но она вывернулась.

– А знаешь ли ты, за колико рублев я выкупила сию мызу у князя Бориса Алексеевича Куракина?

Князь Орлов улыбался:

– Скажи. Буду знать.

Екатерина приняла важный вид;

– Сто семьдесят тысяч.

Орлов явно не ожидал услышать таковой цифры. Он сменился с лица и присвистнул:

– Сумасшедшая!

– Согласна, цена безумная! Но сие не все.

– Что же еще? – удивился князь.

– Я отдала распоряжение заказать проект на строительство дворца для тебя. Вот и пригодился твой возвернутый миллион рублев.

Слова про миллион он пропустил мимо ушей. Казалось, будто у князя дыханье на мгновенье пресеклось.

– Заказала… Кому?

– Архитектору Антонио Ринальди. Ты, вестимо, видел его творения у нас, в Санкт-Петербурге.

– Ах да! Тот черный и тщедушный старый итальяшка. Значит, у меня будет свой дворец. И ты туда переедешь жить!

Он ухватил Екатерину за талию и закружил, благо, на перекрестке аллей места хватало.

Императрица завизжала:

– Отпусти меня сию же секунду, неугомонный, неуемный!

Орлов нехотя отпустил ее.

– Завтра же поеду к Разумовскому, расспрошу о его женитьбе на Елизавете Петровне.

– Может и расскажет, – неуверенно согласилась Екатерина, – но весьма сомневаюсь. Больно ему говорить об оном.

После суда с шестидесятисемилетнего митрополита Арсения сняли архиерейские одежды и знаки сана. Прямо из Крестовой палаты Арсения Мацеевича, облаченного в монашеские одеяния, повезли в Ферапонтов монастырь. Гаврила Державин и Григорий Потемкин знали его и очень сожалели, что священник попал в опалу. Они порешили посетить в ссылке бывшего митрополита, дабы поговорить с ним, выяснить подробнее причины его противоборства с императрицей. Но весьма скоро выяснили, что его отправили не в Феропонтов монастырь, а куда-то на север, под Архангельск.

– Ну что, поэт, – сказал Потемкин, – стало быть, вот такая новость: любезная наша государыня отправила Арсения в Николо-Корельский монастырь.

– Откуда ведомо тебе сие?

– В Синоде все о том говорят. Ты ж не забыл, где я обретаюсь?

– Надобно написать оду о нем.

– Оду? Напиши. Поведай в ней, что императрица дозволила владыке Арсению ходить в церковь и по монастырю лишь в сопровождении конвоя из четырех солдат и приказала три дня в неделю водить монаха Арсения на черные работы.

– Черные работы?

– Наш старец-митрополит рубит дрова, таскает воду, подметает и моет пол, аки святой. Уйду и я в монастырь, – сказал Потемкин, вздохнув, – нет счастья мне в мирской жизни.

– Паки ты о том же, – хмурился Державин. – Я такожде люблю государыню, так что теперь? Вешаться?

– Уйду в монастырь.

– Так ее все любят, что ж всем в монастырь или вешаться?

– Не знаю, как все, а я уйду в монастырь, – твердил тот, поднимая глаза к небу.

– Никуда ты не уйдешь. Она сейчас с Орловым, а там, глядишь, фортуна и к тебе обернется. Ты же у нас вон каковой – колоритный. Полюбит тебя Екатерина и изгонит Орлова от себя.

Потемкин упер взгляд в землю, но после слов друга посмотрел на него испепеляюще.

– Смеешься надо мной? Их пятеро Орловых, а я один.

– А я на что? Нас двое.

Потемкин усмехнулся.

– Ладно, раз нас двое, можно и попытаться. Кто знает…

– Матушка наша, государыня Екатерина Алексеевна и не ведает о твоих страданиях. Ты ей откройся, дай знать…

Григорий Потемкин паки метнул злой взгляд.

– Да признавался уже! И на колени пред ней вставал.

Гаврила не поверил:

– Ты что? В своем уме? Орловы же тебе спуску не дадут!

– Да плевать мне на них!

Державин укоризненно покачал головой.

– Ну, а что императрица? Не прогнала, не пристыдила тебя? Не сказала, что слишком молод?

– Ни то, ни другое. Проходит мимо. Правда, улыбается.

– Улыбается, друг мой, стало быть – есть надежда! Поверь мне, поэту, певцу человеческих душ.

Он молча обошел вокруг опечаленного друга.

– Но все-таки, – сказал он, – след нам, добрым молодцам, навестить нашего святого мученика Арсения. Попросим его, Христа ради, пояснить, что сие означает – когда женщина в таких случаях улыбается. Как на сие смотришь?

– Поедем… когда-нибудь, – рассеянно ответил погрузившийся в свои мысли Григорий Потемкин.

Голова его была занята императрицей. Нынче Григорий Орлов в очередной раз пригласил его в свои покои. Паки будет веселье, радость от свидания с Екатериной, но что ему от той радости, коли он не может остаться с ней наедине хоть на минуту? В последнее время таковое положение стало изрядно его утомлять. Вестимо, у него хватало женщин, с коими он проводил время, но мечтал он лишь о ней. Глупец! Надеяться ему не на что, посему лучше бы удалиться в монастырь… А то что остается делать? Жениться? Граф Кирилл Разумовский, с коим он в большой дружбе, мечтал оженить его на своей дочери. Потемкин перестал появляться в их доме, понеже не хотел подавать надежды на сей брак. Неможно ему ни о ком думать, коли в голове у него токмо она, Екатерина Алексеевна, императрица.

Не хотелось ему видеть никого, особливо Орловых, но пошел, дабы увидеть предмет своих мечтаний. Орловы пригласили его сыграть в бильярд, в коем Григорий был горазд на зависть многим – в том числе Орловым.

Так случилось в тот злосчастный день, что из-за какого-то пустяка в игре Григорий Орлов вдруг взъярился и обругал его. Потемкин ответил ему, понеже никогда за словом в карман не лез. Завязалась драка, в коей Алехан, озлившись, хлопнул его бильярдным кием, попав по лицу. Не соразмерив дикую силищу, он повредил Потемкину глаз. Приглашенный лекарь посоветовал сделать примочку на воспаленный глаз, которая токмо навредила. Потемкин страшно расстроился и удалился в монастырь, где читал умные богословские книги и даже, по его словам, собирался постричься в монахи. Он принял таковой оборот дела как знак судьбы, предначертанный свыше. Но втайне, в глубине души, уязвленный своим новоприобретенным изъяном, Григорий Потемкин чаял, что императрица вспомнит о нем и не оставит его. И чаяния его оказались не напрасны: в один прекрасный день государыня вдруг обнаружила отсутствие своего поклонника. На ее вопрос, куда запропастился камер-юнкер Потемкин, Григорий Орлов рассказал печальную историю о внезапно заболевшем глазе и потерянном зрении, и что, дескать, теперь Потемкин в монастыре, готовится постричься в монахи. Орлов не знал, что императрица никогда не оставляла тех, к кому была привязана. А к поручику Потемкину она привязалась столь крепко, что даже реже стала собирать свой кружок, понеже так не хватало его шуток и остроумных замечаний. Екатерина пожелала не допустить оного пострижения. Орлов не был против, понеже сей одноглазый Циклоп, как они с братьями прозвали его, казался теперь не соперником ему, красавцу.

Потемкина призвали ко двору и назначили помощником обер-прокурора Синода как человека, изучавшего богословие в Московском университете. Нет, государыню не смутил полуприкрытый больной глаз Потемкина – она пуще прежнего не оставляла его без внимания. Направляя его на новую должность в Синод, она даже отправила туда письмо, детально очертив в нем, с каким кругом деятельности Потемкин должон ознакомиться. Она замыслила сделать из него на будущее дельного себе помощника и соратника – как человека умного, сведущего и ответственного.

Екатерина продолжала любить своего ненаглядного Григория Орлова. За заслуги перед ней и отечеством она пожаловала ему звание сенатора и генерал-адъютанта, подарила десять тысяч душ крепостных крестьян и два миллиона денег (один миллион он вернул). Григорий жил в ее покоях. Императрице не нравилось, однако, что с первых дней ее восшествия на трон он вел себя как император – позволял себе лежать на кушетке в присутствии приближенных императрицы, называл ее на «ты», целовал и обнимал при посторонних. Недаром княгиня Дашкова возненавидела и не хотела видеть его.

Ко всему прочему, Григорий не стремился ознакомиться с государственными делами, политика его не интересовала. Он, как и прежде, оставался любим армией, где братья распространяли слухи о том, что наследник, цесаревич Павел слаб здоровьем, а посему Екатерине надобно выйти замуж и родить детей, дабы обеспечить трон наследниками. Он, как и вся его семья, желал одного: стать супругом императрицы, сделавшись ее соправителем. Об оном Григорий говорил постоянно и, в конце концов, Екатерина положила вынести сей вопрос на заседание Сената. Она так любила Григория Орлова, что и сама подумывала о браке с ним, пусть и пугала ее будущая жизнь с необузданным, дерзким и неуемным мужем.