Век Екатерины Великой - София Волгина

Никита Иванович погрузился в государственные дела, где мог использовать всю широту своего недюжинного ума. Он работал над особливым проектом, носившим название «Северный аккорд». В нем Панин желал объединить все договора с соседними странами в один общий. Ко всему прочему, императрица поручила ему составить проект Совета, в который вошли бы наиболее доверенные лица, могущие помочь ей в решении государственных вопросов.

Проект Панина оказался не тем, что желала увидеть государыня Екатерина. Панин, разделял идеи бывшего фаворита императрицы Елизаветы Первой, графа Ивана Шувалова, кой, не выступая открыто против самодержавия, настаивал на необходимости введения в России отдельных законов, необходимых дабы избежать произвола в системе управления – к примеру, фаворитизма, наблюдавшегося в России со времен Петра Первого. Всем были известны имена Александра Меншикова, Эрнста Бирона, Ивана Шувалова и братьев его. В настоящее время на сцену вышла семья Григория Орлова. Словом, предложение Панина создать Императорский совет не пришлось императрице по душе – тем, что он предлагал разделить власть государыни с некоторым числом избранных персон, что позволило бы, как он полагал, «оградить самодержавную власть от произвола». По его идее, императрица имела право подписывать указы лишь после одобрения их Советом.

Ознакомившись с проектом Панина, императрица сперва согласилась подписать Манифест о создании Императорского совета, но, как когда-то императрица Анна Иоанновна, не сделала оного.

Граф Никита Панин не хотел принимать во внимание то, что Екатерина Алексеевна положила весьма много трудов, готовясь занять место царицы. И не того ради она толико лет шла к своей цели, дабы теперь вдруг отказаться стать самодержицей.

Пятнадцатого декабря 1763 года вышел манифест, в коем о Совете не было сказано ни слова. Сенат поделили на шесть департаментов, а в системе управления резко усилили роль доверенного лица императрицы – генерал-прокурора Сената, который видел полномочия Сената так, как хотела видеть их и Екатерина – понеже она полагала Сенат установленным для исполнения законов, которые предписывала ему она, императрица Екатерина Вторая.

Иван Шувалов, зная, что Ея Величество вообще с трудом переносит всех Шуваловых, и видя, что из-за его идей об ограничении монаршей власти государыня смотрит на него, друга Панина, как на собственного врага, в скором времени покинул пределы страны, уехав во Францию.

Императрица Екатерина, вестимо, желала укрепить личную свою власть, понеже ею владело большое желание воплотить в жизнь подвластной ей страны передовые замыслы в отношении власти и общества, которые были популярны среди ученых, писателей и политиков в соседних государствах, но еще не получили реального воплощения. В основе сих идей лежала идеология Просвещения. Екатерина широко использовала его понятия и принципы. Екатерина желала быть первой, кто бы сумел установить оные идеалы в своей стране, и, может быть, тем самым поразить мир.

Императрица любила заниматься насущными делами. Теперь ей было в удовольствие вместе с Алексеем Орловым, большим любителем лошадей, восстанавливать Кавалергардию, упраздненную Петром.

– Граф, скажите, когда в России появилась лейб-гвардия?

– Она у нас еще со времен Петра Алексеевича. Ему нужны были стоящие телохранители. Вы ведь знаете, что родная сестра его, Софья Алексеевна, хотела его со свету извести, дабы самой править. А вот не рой яму другому!

Екатерина нетерпеливо добавила:

– И стрельцы бунтовали. Среди них, помнится, и ваш дед Иван, коего Петр помиловал за отвагу и смелость.

Алексей улыбнулся, глянул прямым взглядом в лукавые сию минуту глаза императрицы.

– Да. Горжусь моим пращуром!

– И я б гордилась, – ответила Екатерина ласково.

Алексей, помедлив, отвел взгляд.

– А Измайловский и Конные полки, – продолжил он свою мысль, – создала Анна Иоанновна. Она и стала вводить парады. Раньше же никаких подобных парадов не проводили.

– Наверное, Бирон посоветовал ей – такожде, как вы, граф, советуете мне создать собственный конвой и стражу.

Глядя себе под ноги, Орлов строго заметил:

– Доступ в ваш, Ваше Величество, Зимний дворец свободен для всякого прилично одетого человека. И кто знает, что у некоторых на уме. Посему, гвардейцы по-прежнему пусть охраняют дворец снаружи, а кавалергарды будут иметь честь охранять ваши покои.

– Колико же, вы полагаете, их будет?

– Думаю, подразделения из шестидесяти солдат будет достаточно, дабы вашей драгоценной жизни ничто не угрожало ни здесь, ни во время поездок и путешествий. Мало ли разбойников везде околачивается? Охрана ваша должна иметь специальное вооружение и, желательно, одежду поудобнее.

– Поудобнее? У вас есть какие-нибудь предложения?

– Мне думается, подойдут черкески, накинутые на плечи наподобие тех, что носят воины-туземцы к югу от России. Очень уж они удобны.

– Даже не представляю, как они выглядят.

– А я вам нарисую и опишу, Ваше Величество.

– Хорошо. Об уланах, кирасирах и гусарах поговорим в следующий раз. Перейдем все-таки к первоочередному нашему делу – к восстановлению Кавалергардии.

– Полагаю, что там, как и прежде, будут служить состоятельные дворяне.

– Значит, туда направим крепких, под ваш, граф, рост, дворян.

– Правильно. Кроме того, люди там нужны сметливые, поскольку им требуется высокая и строгая подготовка. Прежде в Кавалергардии даже вахмистр полка имел право личного доклада императрице.

– Что ж, сие и ныне пусть будет иметь место. А что касательно формы?

– Я предлагаю оставить прежние синие бархатные мундиры, на голове – серебряные кирасиры.

Орлов серьезно посмотрел на императрицу. Та согласно кивнула.

– Полагаюсь, граф Алексей Григорьевич, на вас. Знаю, лучше никто не распорядится.

Она подала ему руку, что означало конец беседы. Огромный Орлов неловко склонился поцеловать ее.

По возвращении из Швеции поручик Григорий Александрович Потемкин потешил императрицу рассказом о том, как его там принимали. Особливо впечатлил императрицу один эпизод: когда шведы показывали русской миссии все флаги и штандарты, которые они в прошлом отвоевали у русской армии, король Адольф-Фридрих сказал: «Видите, колико раз шведы одерживали победу над вашим народом?». На что остроумный Потемкин не замедлил ответить: «Не знаю, как насчет ваших знамен у нас, но города, которые мы у вас отобрали, и поныне принадлежат России. А что знамена? Пользуйтесь ими!».

Все сие он говорил в лицах, меняя голос и мимику, чем очень рассмешил всех своих слушателей. Выслушав сей анекдот, Екатерина подумала, что не зря повысила его в чине сразу из вахмистров в подпоручики. Слушая его, она хорошо на сей раз разглядела молодого человека и восхитилась его красотой – особливо шелковистым кудрям. Она помнила, как еще в первую встречу с Потемкиным, обернувшись к Орлову, посетовала, что волосы его гуще и красивее, чем ее собственные. Ее проницательные глаза увидели, что Потемкин, в свою очередь, был очарован ею – да он и не скрывал сего.

Братья Орловы любили его и часто рассказывали Екатерине Алексеевне их совместные приключения. Расхваливали его умение рассмешить, забавно двигая ушами. Однажды они попросили проделать сие в присутствии императрицы. Григорий Потемкин пошевелил ими – и все покатились со смеху. Вдруг он заговорил так, что все опешили: интонации, голос, акцент и даже жесты были самой государыни Екатерины. Наступила пауза, все переглядывались, уверенные, что государыня не простит сей дерзости, как вдруг императрица громко рассмеялась и похвалила умение поручика.

Она отметила его мужественную красоту, могучий вид и смелый взгляд. И что особливо покорило ее – редкий, как ей казалось, ум. Толковые молодые люди необходимы были отечеству – и в армии, и во флоте, и в управлении государством. Она лишний раз порадовалась тому, что у Орловых есть таковой товарищ. Григорий Александрович часто бывал в их обществе. Он сошелся с ними, понеже привносил в их тесный кружок оживление и особое веселье. Такожде, как и они, он был любителем выпить, сыграть в карты, просадить деньги. Веселый и насмешливый Потемкин нравился всем. Чем-то напоминал он Левушку Нарышкина, натурального, по мнению Екатерины, арлекина, – но, в отличие от того, к насмешнику Григорию Александровичу относились с большим уважением и доверием. Даже ее кроткая камер-юнгфера, Марья Саввишна Перекусихина, с некоторых пор новая близкая подруга императрицы и личная прислуга, изрядно напоминающая Екатерине Прасковью Владиславову, весьма была к нему расположена.

По приезду камер-юнкер Григорий Потемкин стал подстерегать императрицу в коридорах Зимнего дворца, падать на колени и признаваться в любви. Сколь неподражаем он был в своей искренности! Екатерина воспринимала его как юнца, токмо начинающего входить во взрослую жизнь, но дерзкого и безрассудного. Невооруженным глазом видно было, что он влюблен сильно и безрассудно. Сие льстило Екатерине. Многие вели себя по отношению к ней, как влюбленные молодые люди, готовые и жизнь за нее отдать, но никто, окромя Потемкина, не дерзнул на публике признаваться в страстной любви, говоря, что не Орлов, а он достоин стать ее кавалером. Юнец, который не желает считаться с Орловыми и мириться с условностями двора!