Царская тень - Мааза Менгисте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ragazza, ti prego[97], стой спокойно, подними голову. Этторе поднимает собственный подбородок. Чувство, похожее на боль, поселяется в его груди. Он протягивает руку к девушке, но та не смотрит на него, и он впервые думает, достоин ли ее. Этторе поднимает камеру к глазам, и ему становится легче. В видоискателе она — маленькая одинокая фигурка не в фокусе, но он наводит на резкость и собирает ее воедино.
Ascaro, полковник показывает на Ибрагима, который стоит с другими ascari в нескольких шагах. Скажи ей, что случается с теми, кто не подчиняется. Расскажи ей, если хочешь, чему я тебя научил.
Ясное утреннее небо проливает бледный свет на Ибрагима, когда он подходит к ограде, устрашающий и великолепный в своей форме. Он медлит. Его губы сжаты не так сурово, как всегда. Он что-то шепчет ей так тихо, что издаваемые им звуки не громче дыхания.
Улыбка играет на губах Фучелли. В Ливии было полегче, правда?
Непокорность Хирут исчезает. Она встает на ноги, сцепляет руки за спиной, упирается ногой в стену. Она смотрит на Этторе глазами, полными ненависти. Она хочет запустить себя с этого места, думает он, хочет стать пулей, чтобы, крутясь, прилететь к нему, ударить его в грудь.
Он делает снимок, прокручивает пленку. Готовит камеру к новому кадру. Она не двигается, и он делает еще один снимок. Потом он ждет, а Ибрагим бормочет что-то неслышно. И у него за спиной из земли поднимается сплошная толстая стена тишины, такая непроницаемая, что солнце не может светить, и он на скале над пропастью, смотрит вниз в бездонную даль. Она по-прежнему не двигается, и он делает еще одну фотографию, точь-в-точь как предыдущая, а потом еще и еще. Потом он останавливается, не зная, что делать дальше, в нем постепенно нарастает паника.
Карло, это бессмысленно, говорит Фифи. Она цепляется за свою служанку, прижимает ее руку к своей груди.
Заткни пасть, говорит Фучелли. Он кладет руку на пояс, постукивает пальцами по пряжке, а его голова тем временем опускается, дыхание становится неровным. Он словно накручивает себя внутри, загнанное в угол животное, готовое драться до смерти, прыгнуть и атаковать девушку.
И тогда Фифи становится перед ним и кричит: Хирут! Она стоит с прямой спиной, высокая, а когда Хирут смотрит на нее, Фифи отдает ей честь, у нее выправка эфиопского солдата.
Soldati ахают. Ascari подаются вперед. Фучелли без перерыва моргает. Девушка поднимает подбородок. Она роняет руки по бокам. Она смаргивает всякое выражение со своих глаз, и они смотрят пустым, темным и холодным взглядом. Она становится прямо и отходит от стены. Она соединяет ноги. Поднимает руку ко лбу одним живым, изящным движением. Она становится по стойке смирно — солдат.
Полковник Фучелли проходит мимо Ибрагима в ворота. Он отталкивает в сторону Этторе. Он отшвыривает Хирут от стены, обходит ее по кругу, пока наконец не нависает над ней, глядя прямо ей в лицо.
Хирут смотрит мимо него, словно он невидим, словно он не имеет значения.
Они стоят так настолько долго, что Этторе приближается и фотографирует Хирут. Он опускается на колени, направляет объектив на ее пыльные ноги и стройные щиколотки. Потом он встает, ловит в кадр ее шею с переходом в позвоночник, красивую голову, которая отказывается кланяться. Он фотографирует ее лицо, щелкает еще раз, и еще, и еще.
Он не чувствует, когда Фучелли подходит к нему, но у полковника сжаты кулаки, и Этторе идет к Хирут, которая стоит неподвижная и бесстрастная. Она смотрит в сторону Фифи и служанки — единственное свидетельство того, что она испытывает гордость, впрочем, это может быть и издевкой.
Этторе подходит ближе, подталкиваемый Фучелли. Он знает, что сфокусировать кадр на малом расстоянии, на которое затолкал его полковник, невозможно, но Этторе все равно снимает глаза Хирут крупным планом, зная только, что он увидит, как ненависть легко колеблется между стыдом и страхом. Я делаю то, что мне приказано, отец. Я животное, связанное обязанностью подчинения. Я существо, вдохновленное призывами служить.
И теперь очередь Астер. Если Хирут вела себя тихо и вызывающе, то старшая женщина — это движение и шум. Она — тело, рвущееся из сдерживающих ее рук, она крутится с такой бешеной скоростью, что Этторе никак не может сделать снимок. Когда верх ее платья стягивают, она тут же поднимает его. Когда ее толкают к стене, она сползает на землю. Когда полковник подходит, чтобы рывком поднять ее, она хватает его за ноги, пытается уронить. Она выкрикивает имя, от которого Ибрагима передергивает, и ascari медлят, и даже Фучелли говорит: Теперь у меня есть твердое доказательство того, что они работают на вожака бунтовщиков Кидане.
Хирут, измученная, прислоняется к двери, она с дрожащим ртом и прижатыми к лицу руками смотрит на Астер. И чем яростнее Астер отказывается смириться, тем больше начинает двигаться Хирут. Она распахивает руки, крутит ладонями. Она выкручивается из воображаемого захвата. Она — красивые движения, сведенные до их наиболее существенных элементов. Этторе отворачивается от Астер в сторону Хирут. Он настраивает диафрагму, темнит тени. Он делает фотографию стройной девушки, пытающейся найти свой ритм и остановленной в чахлом пируэте, изящном и печальном.
Глава 10
Когда привозят бланки переписи, полковник Фучелли просто вручает Этторе конверт и говорит: Наварра, проследи, чтобы все итальянские солдаты заполнили бланки. Вернешь их мне через два дня. Он прикладывает палец к губам. И свой, конечно, тоже заполни, хотя мы здесь поступим иначе. Потом Фучелли качает головой, чтобы пресечь любые вопросы, и отдает ему честь. Можешь идти, soldato.
Этторе выходит из кабинета, не понимая, с чего ему начать. Он стоит на краю широкой дороги, ведущей к другим soldati. День уже клонится к вечеру, почту уже привезли, и большинство из них разойдутся по своим палаткам читать письма и готовить ответы, обмениваясь сплетнями о доме или общими воспоминаниями о домашних блюдах. Они будут говорить, как всегда говорили с ним или без него, а он присутствовал нередко бессловесно, слушал и кивал, смеялся к месту, не зная историй, чтобы рассказать им в ответ ради дружбы и товарищества. Он всегда был там и не там. Он чувствовал, что его история может привести к вопросу, на который он не сумеет ответить: А откуда родом твой отец?