Записки опального директора - Натан Гимельфарб

Нужно отдать должное Шуре. Когда она поняла, что меня больше влечёт не к ней, а к подруге, и нет надежд на изменения в наших отношениях, она сделала всё возможное для укрепления и развития моей дружбы с Анечкой.

Мы ещё какое-то время гуляли втроём, но теперь уже Шура искала случай оставить нас одних, когда для этого возникал любой повод или возможность. Постепенно наши отношения с Аничкой всё более крепли, но ещё долго оставались чисто дружескими. Она вела себя со мной по-приятельски, не давая никакого повода для проявления каких-либо иных чувств.

Мои друзья Коля, Рома и Костя прозвали её «Не тгогай» и это прозвище в кругу моих друзей вытеснило её настоящее имя.

Прошло несколько месяцев, а в наших отношениях всё оставалось по-прежнему. У меня сложилось впечатление, что у Анечки нет и вряд ли возникнут какие-то чувства ко мне и поэтому появились сомнения, следует ли нам вообще продолжать какие-то отношения.

В начале нового учебного года Анечка поменяла квартиру и поселилась у друзей своих родителей Яши и Лизы Этингоф, которых она называла дядей Яшей и тётей Лизой. Они дружили семьями с давних довоенных времён и их дружеские отношения были больше похожими на родственные. К Анечке они относились тепло и искренне. Жили они далеко от центра в районе станции Одесса-Товарная, откуда трамваи ходили нерегулярно и мне поэтому нередко приходилось возвращаться пешком в своё общежитие, что было совсем небезопасно, особенно поздно вечером.

Дядя Яша работал в отделе снабжения одесского отделения железной дороги. Это обеспечивало семье довольно приличную жизнь и право на почти бесплатное проживание в ведомственной квартире. Тётя Лиза нигде не работала, занималась только домашним хозяйством, а в свободное от работы время -женскими сплетнями. У них был один почти взрослый сын Рома и тот какой-то непутёвый. На учебу ему ума не доставало, а работать - лень мешала.

Может быть поэтому тётя Лиза весь избыток материнской любви и свободного времени отдавала Анечке, которую называла доцей. Женщина она была практичная и к будущему своей «племянницы» была совсем небезразлична. Ей она давно подобрала подходящего жениха из числа близких родственников, который смог бы обеспечить ей безбедную жизнь и крепкое еврейское потомство.

По оценке тёти Лизы я для этой цели совсем не подходил по многим показателям.

-Что это за мужчина, - говорила тётя Лиза, - маленький, щупленький, да ещё и калека.

Опытным глазом она быстро нашла во мне ещё один крупный недостаток, который полностью исключал возможность считать меня кандидатом в женихи для приличной еврейской девушки.

-Что это за еврей, который не умеет делать хейндерлех, - возмущалась она.

Это выражение я слышал часто не только от неё, но и от дяди Яши. Под ним они понимали всякого рода комбинации и сделки, которые приносят доход и без которых, по их глубокому убеждению, невозможно обеспечить приличную жизнь.

-Пусть мои враги живут только на одной зарплате, - говорил дядя Яша.

По мнению тёти Лизы я не подходил в кавалеры для Анечки и по некоторым другим причинам, которые она держала в уме и о которых предпочитала вслух не высказываться. Вообще в этом доме меня забраковали с первого взгляда и по всем статьям.

Правда была у меня здесь и союзница. Ею была младшая сестра Ани - Полечка, которая недавно приехала из Днепродзержинска, где жили родители, которые должны были вскоре тоже приехать на постоянное место жительство в Одессу. Полечка жила с сестрой в одной комнате и училась тогда в седьмом классе. Не знаю, чем я мог понравиться ей. Может быть симпатию ко мне навеяла романтика из книг и фильмов о недавней войне, а может быть причиной тому были мои способности в математике, которых ей не доставало и которыми я старался щедро с ней поделиться, восполняя её пробелы в этой области. А может она со своей детской непосредственностью сумела разглядеть во мне что-то доброе, чего не могли узреть тётя Лиза и дядя Яша. Как бы там ни было, но в том доме я был не совсем одинок и моего прихода всегда по-хорошему ждал ещё один человек. Пусть это был ещё ребёнок, но мне было приятно это сознавать.

Самым весомым кандидатом в женихи и в будущие мужья для Анечки был молодой юрист Миша из Харькова - младший брат дяди Яши, с которым тётя Лиза давно собиралась познакомить Анечку. Она не скрывала своих планов ни от кого и несколько раз в моём присутствии заводила об этом разговор.

Как-то, перед Новым годом, Лиза пригласила Мишу в гости повидаться, преследуя при этом главную цель - познакомить его с Анечкой. Как мне потом рассказывала Анечка, в дальнейшем Миша делал всё возможное, чтобы произвести нужное впечатление, а Лиза старалась создать необходимые условия для их общения и наслаждений. Был создан надлежащий уют в квартире, готовились изысканные обеды, закупили билеты в филармонию и Оперный театр, но все её старания оказались напрасными. Жених не произвёл должного впечатления.

Были и другие кандидаты в женихи для Анечки. Она не скрывала своей переписки со своим давним другом из Днепродзержинска Сергеем и неким Виктором из Воронежа, который всё ещё не демобилизовался из армии после войны, но не скрывал своих пылких чувств и серьёзных намерений.

Всё это и отсутствие заметного прогресса в наших чисто дружеских отношениях привели меня к мысли, что шансов на успех в столь серьёзной конкурентной борьбе у меня слишком мало и что мне нужно оставить Анечку в покое, чтобы не стать для неё помехой в личной жизни.

Мысль эта постепенно окрепла и переросла в решение. Тому способствовал откровенный разговор с Анечкой в свободной от занятий аудитории института, куда мы забрели якобы для подготовки к последнему экзамену по политэкономии. Вместо выяснения особенностей марксистской теории рыночных отношений, мы долго и тщетно пытались выяснить свои отношения в результате чего не достигли успеха ни в том, ни в другом. После этого разговора Анечка подарила мне свою фотографию которую надписала: «Пусть это будет памятью того, что больше не повторится».

Таким образом она, вероятно, хотела подчеркнуть, что наши отношения могут продолжаться только на чисто дружеской основе и что она не разделяет иных моих чувств к ней, кроме приятельских.

Несколько ночей раздумий привели к выводу, что дружеский статус наших отношений для меня неприемлем, чреват душевными страданиями и унижает моё мужское достоинство.

В один из летних погожих дней, в канун экзамена по политэкономии, я решил объявить Анечке своё решение. На Тираспольской площади, в ожидании трамвая на товарную станцию, состоялся разговор, который остался в памяти на всю жизнь. Он не получился таким, каким созревал в мыслях в течении последних дней. Вместо короткого объяснения он длился несколько часов.