Записки опального директора - Натан Гимельфарб

На праздничную демонстрацию в том году вышла, казалось, вся Одесса. Главный первомайский призыв «Мир, Труд, Май!» звучал теперь не формально, а отражал душевные чувства и настроение горожан.

Накануне праздника прошёл слух о том, что на трибуне центральной площади будет Жуков -прославленный полководец, герой минувшей войны. Как не пойти на демонстрацию, если там можно будет увидеть Жукова?

И мы пошли в полном составе нашего общежития. На демонстрации был весь наш институт, весь город! Мы видели на трибуне знакомую по портретам фигуру маршала и всё удивлялись, чем наш город заслужил такую честь.

Позже мы узнали, что Сталин не пожелал больше делить славу победы над фашизмом с Жуковым, отстранил его от всех занимаемых постов и сослал в Одессу в качестве командующего войсками Одесского Военного Округа. Сталин считал Одессу местом ссылки Жукова, а Одесса гордилась тем, что удостоена такой великой чести.

Воле и желанию вождя было, как всегда, подчинено всё. Его капризы были непредсказуемы и можно было не удивляться никакому его решению, даже самому чудовищному. Что стоила для него судьба человека, даже такого гениального и выдающегося, как Жуков? Стоило ему только пожелать и миллионы ни в чём не повинных людей уничтожались, как «враги народа». Целые народы, как чеченский, ингушский, крымские татары и другие ссылались в Среднюю Азию, Сибирь или Казахстан, где тысячами погибали от голода, холода и болезней.

Жестокость Сталина не знала предела и не имела границ.

И всё же настроение у нас в тот май 1947-го года было радостным и праздничным. Всем хотелось сполна ощутить прелесть мира, тепла, солнца.

79

Александр Фёдорович Фан-Юнг - декан нашего факультета был очень внимателен ко мне. Он постоянно интересовался не только моими учебными делами, чему можно было и не удивляться, но и другими житейскими проблемами, которые могли возникнуть у одинокого студента. При всей своей занятости он находил время для душевного разговора, а нередко и оказывал немалую помощь в решении различных вопросов, не относящихся к его служебным обязанностям.

Как-то он подробно расспросил меня относительно последствий моих ранений, особенно тех, что связаны с черепной травмой, вызвавшей частичную потерю зрения.

Фан-Юнг предложил свою помощь в медицинском обследовании у известных специалистов, с которыми он был связан по работе. Как не отказывался я, убеждая его в отсутствии такой необходимости, он всё же настоял на своём и повёл меня на квартиру к доценту Скородинской - ближайшему помощнику известного всей стране академика Филатова, впервые осуществившего пересадку роговицы глаза и применившего биостимуляторы для лечения многих заболеваний.

Меня приняла уже немолодая, очень симпатичная женщина, которая, после тщательной проверки, решила показать меня Филатову и велела явиться к нему на квартиру в следующую среду, к часу дня.

Об академике Владимире Петровиче Филатове рассказывали всякие небылицы. Он был известен не только на Украине и во всей нашей стране, но и во всём мире, как гениальный учёный и великий практик, способный исцелить незрячих больных в безнадёжных ситуациях. По специальному правительственному решению в Одессе, на Французском бульваре был построен огромный лечебно-исследовательский комплекс, известный в стране, как научно-исследовательский институт глазных болезней имени академика В. П. Филатова.

Попасть на приём к Филатову было недоступно не только бедному студенту, но и богатым и именитым мира сего. Люди ожидали такой возможности месяцами, а порой и годами. Только ему, в виде особого исключения, было позволено принимать больных у себя дома и получать за это определённый гонорар.

Александр Фёдорович предупредил меня, что за приём Филатовым дома нужно при регистрации уплатить триста рублей. В то время это была солидная сумма, превышающая нашу месячную стипендию. Зная мои финансовые возможности, он предложил свою помощь, от чего я наотрез отказался. Мои друзья тоже готовы были мне помочь, но я отклонил и их помощь, ибо располагал такими сбережениями на «чёрный день», и не хотелось залезать в долг.

В назначенный Скородинской день и час я подымался на второй этаж старинного здания на Приморском бульваре. Лестницу и вестибюль украшали мраморные скульптуры, украшенные позолотой, стены и потолок сохранили свежесть красок недавно реставрированных картин. Квартира Филатова занимала весь подъезд двухэтажного дома. На просторной лестничной площадке второго этажа за письменным столом сидела уже седая женщина в накрахмаленном белом халате и регистрировала пациентов, назначенных на приём. Подав записку Скородинской, конверт с гонораром и заполнив соответствующую анкету, я уселся в кресле в ожидании приёма. Вскоре молоденькая сестричка пригласила в переднюю, где уже сидело несколько больных в ожидании осмотра ассистентом. Из их разговоров я понял, что ассистентом профессора сегодня является уже знакомая мне Скородинская и что она недавно стала законной женой Филатова.

Пациенты также рассказывали, что профессор продолжает удивлять Одессу своей щедростью, одаривая различные организации и заведения огромными, по нашим понятиям, суммами денег. Особенно много внимания он уделял детским учреждениям и церкви.

Когда дошла моя очередь, я оказался в просторной гостиной, уставленной шкафами, креслами и приборами. Скородинская с помощью различных приспособлений и приборов долго и тщательно изучала мой уцелевший глаз, измеряла остроту зрения, безрезультатно пыталась повысить её с помощью линз, ощупала осколки, свободно перемещающиеся вокруг глаза под воздействием её пальцев, определила глазное давление и только тогда пригласила профессора.

Из соседней комнаты твёрдой походкой вышел высокий, красивый мужчина с белой бородкой и такого же цвета усами, казавшийся намного моложе своего настоящего возраста. Изучив бумаги, подготовленные Скородинской, внимательно осмотрев глаз и ранения вокруг него, он велел направить меня в стационар своего института для удаления осколков и тщательного обследования. Он ещё долго интересовался обстоятельствами моего ранения, лечебными процедурами, выполненными в госпиталях, самочувствием в различных ситуациях, и о чём то поговорил со Скородинской, употребляя при этом незнакомые мне латинские термины. Когда осмотр был закончен и профессор, попрощавшись, покинул гостиную, Скородинская проводила меня на лестничную площадку и, сославшись на указание профессора, велела медрегистратору возвратить мне гонорар. Она тепло попрощалась и назначила время приёма в институтской клинике.