Преодоление - Валерий Игнатьевич Туринов

стеной от Тверских ворот до Петровских, до трубы, и далее до Сретенских. От Сретенских же ворот до Фроловских стеной ведал Гаврило Григорьевич Пушкин. Тот оказался его соседом. В первый же день, объехав верхом на аргамаке свой участок стены, князь Григорий наведался к нему.

Гаврило Григорьевич встретил его радушно, предложил выпить по чарке. Они выпили.

Князь Григорий посетовал Пушкину на свою неудачу в поле.

* * *

Войско Ходкевича в середине сентября выступило из-под Лужецкого монастыря, подтянулось к Рузе, замку, обнесённому крепким палисадом. Оттуда они перешли к Звенигороду. И там, в полусотне верст от Москвы, полки остановились лагерем на неделю.

И всю эту неделю шли споры на советах у королевича, что делать дальше.

Ходкевич настаивал на том, чтобы расположиться лагерем между Калугой и Боровском. Там можно было, по крайней мере, кормиться.

Но ни Сапега, ни другие комиссары не соглашались с этим.

– Надо принять все меры к скорейшему окончанию войны! Осталось четыре месяца из отведенного сеймом срока! – напомнил всем Собеский.

– Либо штурмуем Москву, – осторожно высказался Владислав. – И если улыбнется счастье, то вынудим москалей пойти на значительные уступки. Либо начинаем переговоры о заключении мира.

– Да нет же! – вскричал Стравинский. – Панове, вспомните, что сделал с Москвой Жолкевский! Москва слаба! Смелость города берёт!..

Ходкевич едко ухмыльнулся на этот юношеский задор мозырского старосты. Тот в приличных годках, уже и на коня-то еле садится…

Но ему, гетману, так и не удалось убедить в своём мнении ни Владислава, ни комиссаров. Те взяли своё. И он с горечью подумал, что военные дела приходится решать вот так, не умением, а числом.

В один из этих дней, когда так разворачивались события у Волконского в районе Серпухова, Ходкевич свернул лагерь под Звенигородом. Его войско двинулось к Москве. На третий день, после третьего лагеря, на день Иоанна Богослова [64]по русскому календарю, его полки подошли к деревеньке Тушино. А там, на взгорке, который открылся им с Большой Волоколамской дороги, виднелись остатки огромного военного лагеря.

Ходкевич подъехал к Владиславу. Тот в окружении придворных ехал впереди полка своих гусар.

– Ваше величество! – обратился он к нему. – Вон тот самый лагерь! Рожинского! Здесь когда-то стояли его полки!

Владислав с интересом посмотрел туда, куда показывал он. Место памятное для многих гусар, находившихся сейчас в его войске.

Да, здесь удобно было бы встать лагерем. Использовать уже готовые укрытия из вала, рва, а кое-где и башни уцелели… Ходкевич был за это. И они разместили здесь полки. Затем ушли дозоры дальние, и часовые встали по местам.

И было поутру всевойсковое построение.

Ходкевич хотел было распустить полки. Но в этот момент тревожно запела труба на башне у ворот, всех призывая к осторожности, вниманию.

Там же, за стенами лагеря, вдали двигался густой лес копий.

Так подходил сам Сагайдачный. И вскоре он, кошевой гетман, окружённый свитой полковников, явился перед королевичем.

Владислав встретил его подле своего шатра стоя, выказывая этим ему честь.

Сагайдачный был уже в годах. Крепкий, невысокого роста, сильный, с огромной грудной клеткой, похожий на быка. В глазах его светились ум и хитрость человека, далеко заглядывавшего вперёд. И вот теперь он откликнулся на просьбу короля Сигизмунда: пришёл на помощь королевичу.

Встречали его здесь торжественно. Выстроились полки, запели трубы, и трепетали хоругви на осеннем, ещё тёплом, ветерку.

Все комиссары были тут, вместе с королевичем: Лев Сапега, Ходкевич – мудрый полководец, Собеский Яков – эрудит и малый неплохой, помочь всегда готовый королевичу. И тут же были Мартын Казановский, Пётр Опалинский, Андрей Рудской – храбрец, какого поискать бы ещё надо, Новодворский Варфоломей. И лоботрясы-придворные, цвет польской нации, все были здесь, при королевиче, при власти.

– Слава-а!.. Слава-а! – прокатилось по рядам гусар и жолнеров.

Так Тушинский лагерь вновь расцвёл знаменами и копьями, стал просыпаться. И ветер прапоры трепал, уже сентябрь был на исходе.

– Ваше высочество, я приношу извинения, что опоздал к назначенному сроку! – извинился Сагайдачный. – По пути сюда, к вашему высочеству, пришлось сразиться с московскими полками!

Здесь же, на площади, Владислав торжественно вручил Сагайдачному булаву с королевским гербом, знамя и серебряные литавры.

Затем было застолье в большом шатре королевича. И тосты были яркие.

День этот, радостный для Владислава, мелькнул одним мгновением.

Сагайдачный ушёл со своими людьми из Тушинского лагеря к запорожским полкам. С собой он имел указание Владислава – идти на Москву.

В польском же лагере наступило временно затишье. Все ждали деньги из Варшавы.

* * *

В Москве тем временем получили письмо из Тушинского лагеря, от королевича. Владислав снова грозился наказать тех, кто восстал против него, государя и великого князя, нарушил присягу, данную ему всем народом и боярами…

В тот день, когда в Москве получили это письмо, Фёдора Ивановича Шереметева вызвали во дворец. Там, в государевой думной палате, уже собрались ближние советники царя: Мстиславский, Иван Голицын, Василий Морозов, Иван Романов, Дмитрий Пожарский, Алексей Сицкий, Дмитрий Трубецкой и тут же был почему-то Григорий Волконский.

Фёдор Иванович поздоровался, кивком головы, с Мстиславским. Тот совсем постарел, прямо на глазах, голову осыпала седина.

Думный дьяк Семён Сыдавный зачитал письмо королевича.

– Грозится… – промолвил Мстиславский, когда дьяк закончил читать.

– Вымарать, дёгтем, то место, где королевич пишется великим князем Московским! – предложил Иван Романов.

– В этом что-то есть! – с усмешкой заметил Дмитрий Трубецкой.

Так и поступили. В письме Владислава вымарали дёгтем титул великого князя Московского и отправили его грозное послание обратно с гонцом Ушаковым. К Ушакову нарядили напарника. Гонцы доставили письмо в польский лагерь в Тушино.

Родзинский, секретарь королевича, распечатал письмо в шатре, при Владиславе и его советниках.

По всему шатру ударил резкий запах дёгтя.

– Тьфу-у! Мужичье! – отвернув голову от неприятного запаха, презрительно выпалил Владислав.

Родзинский, извинившись перед королевичем за это неудобство, зачитал письмо.

Владислав выслушал его. Затем он велел написать боярам, что не только не отойдёт из Тушино, но ещё ближе подойдёт к Москве. И возьмёт силой то, что ему принадлежит: столицу, венец московского царя…

В ночь на праздник Покрова Богородицы Москва должна была погибнуть. Об этом в город тайно донесли из войска Владислава французские инженеры, минёры, изготовившие петарды для подрыва ворот. Донесли они ещё и то, что взрывать ворота поручено было Новодворскому, его команде. Штурмовать же решено было двое ворот: Арбатские и Тверские. На большее в ослабленном войске не было сил.

Новодворский подошёл со своими мушкетерами к Земляному валу. Затем они, выдвинувшись за Земляной вал, затаились… Немного выждав, Новодворский подал знак своим, чтобы тащили петарды туда, вперёд, к воротам…

И он вспомнил Смоленск. Так же светила тогда луна,