Переплет - Бриджет Коллинз

Увидев Нелл на полу, кучер вздрагивает, но, выслушав отцовский приказ, послушно кивает. Они с конюхом подхватывают тело и выносят прочь. Уже второе тело на каменной плите перед очагом в этом самом кабинете, но на этот раз мертвое, а не без сознания. Я представляю, как они кладут ее на кухонный стол; как разваливаются в стороны ее стопы и моча, пропитавшая мокрые юбки, въедается в деревянную столешницу. Ноги больше не держат меня. Я отодвигаю стул и сажусь.

Отец берет меня за руку и разжимает мои пальцы. Проводит мокрым лоскутом по окровавленной ладони, обнажая ровный прямой порез. Выжимает лоскут в белый эмалированный таз. В воде расцветает розовое облачко.

– Мой бедный мальчик, – произносит он. – Больно?

Я молчу. Меня трясет. Я позволяю ему держать себя за руку.

– А теперь слушай. Ты не будешь делать глупостей. Верно ведь, мой дорогой?

Не слышно ни звука, лишь всплеск воды. Наконец он берет сухой лоскут и складывает его вдоль, изготавливая повязку.

– Тебя переплели чуть больше двух месяцев назад, – говорит он. – Не надо так смотреть на меня, я тут ни при чем. Я бы никогда не позволил этому случиться, если бы знал.

– Но тогда… – Я осекаюсь. В ушах звучит далекий гул, мешающий думать.

– Что ты, помнится, говорил? «Я не настолько труслив, чтобы стереть себе память»? Что ж, учитывая, что тебе пришлось пережить… – Он накладывает на порез сложенный вдвое лоскут и фиксирует его длинной полоской ткани.

Я поднимаю голову и заглядываю ему в глаза.

– О да, я знаю, о чем ты хотел забыть, – говорит он. – Но, увы, не знаю, к какому переплетчику ты ходил. Это мог быть кто угодно. – Затянув узел, он аккуратно прячет концы.

– Я… – Мысли по-прежнему не идут. Это был не я. Я не мог так поступить.

– Позволь дать тебе совет, мой мальчик. – Он гладит меня по щеке. – Не вороши прошлое.

Я отстраняюсь.

– Что?

– Этот неприятный эпизод – пусть он станет тебе уроком. – Отец показывает на обтрепанный кусочек ткани, все еще свисающий с закругленной стенки шкафа. – Не вздумай наделать глупостей. Тебе нужна моя защита – сейчас, как никогда прежде. Со мной ты в безопасности. Не ставь все под угрозу.

– Ты имеешь в виду мою книгу.

– Ты знаешь, что я не могу рассказать тебе, что в ней. – Он трет глаза. – И мне бы этого не хотелось. Если бы ты знал…

Я закрываю глаза. Запах лилий возникает ниоткуда.

– Там что-то плохое, – отвечаю я. – Что-то плохое, да?

Он шевелится в кресле. Проходит немало времени, прежде чем он отвечает.

– Прости, Люциан. Ты даже не представляешь, насколько.

Я поднимаюсь. Дыра в стекле зияет, как разинутый рот. На полу лужа мочи, смешанная с кровью. Я оставил на ковре окровавленный след ноги. Да и старые пятна толком не отчистились. Ковер уже не спасти, придется выбросить.

– Может, это и к лучшему. С мисс Ормонд ты начнешь новую жизнь.

Я оглядываюсь на него через плечо. Сидя на этом самом месте, он грозился отправить меня в приют для умалишенных, случись мне еще раз не подчиниться ему. Но сейчас у него такой же усталый вид, как у меня.

– Да, – отвечаю я. Сказать мне больше нечего. Остается лишь пойти наверх и переодеться. Потом подождать до полудня, когда можно будет выпить. Представить серую стену. Попытаться не сойти с ума.

Я уже ухожу, когда он добавляет:

– Уверен, твоя книга не попадет в плохие руки.

XXIII

Элдерни-стрит длиннее, чем мне помнится: узкие белые дома, перила, тротуары в снегу после вчерашнего снегопада. Рядом с каждой второй дверью – медная табличка. Когда я наконец нахожу двенадцатый дом, ноги сводит от холода, а глаза слезятся от ослепительного блеска зимнего солнца. У крыльца я останавливаюсь. Из дома выходит женщина в траурном платье. Поймав мой взгляд, она опускает вуаль.

Я касаюсь шляпы в знак приветствия и иду дальше. Лишь когда она отходит достаточно далеко, разворачиваюсь, возвращаюсь к дому и звоню в колокольчик.

Дверь открывает блеклая худощавая дама. Не служанка: на ней бумазейное платье в фиолетово-желтую полоску. Она смотрит на меня через пенсне.

– Доброго дня. Чем могу служить?

– Я пришел к Эмметту Фармеру.

– К кому?

– К Эмметту Фармеру. – Холодный воздух обжигает горло, и я закашливаюсь. Дама переминается с ноги на ногу, насмешливо глядя мне через плечо, и постукивает пальцем по дверному косяку, пока я не прекращаю кашлять. – К ученику де Хэвиленда. Высокий, волосы светло-каштановые, чисто выбрит.

Она вскидывает брови.

– А, новенький.

– Совсем юный, да.

– Боюсь, его нет дома.

– А когда он вернется?

– Он не вернется.

Я таращусь на нее.

– Что?

Она наклоняет голову, и солнце попадает на стекла пенсне; я больше не вижу ее глаза.

– Могу я поинтересоваться, зачем он вам? Если вы хотите записаться на прием к переплетчику, мистер де Хэвиленд принимает только по предварительной договоренности.

– Простите, – я делаю шаг вперед. Она вздрагивает и вытягивает руку, преграждая мне путь. Ткань в ярко-фиолетовую полоску шуршит; я чувствую запах фиалковой воды и камфоры. Стараясь не повышать голос, я прошу: – Пустите меня, пожалуйста.

– У мистера де Хэвиленда лист ожидания! Запись за две недели.

Я отталкиваю ее с прохода. Она возмущенно вскрикивает, но я уже в доме и останавливаться не намерен.

– Де Хэвиленд? – Дверь слева от меня приоткрыта. Толкаю ее и захожу. Краем глаза замечаю светлые зелено-голубые стены, стулья с изогнутыми ножками и орхидеи. В глубине комнаты еще одна дверь с табличкой «Комната для консультаций». – Де Хэвиленд!

Дверь распахивается, и на пороге возникает де Хэвиленд.

– Что происходит? Мисс Бреттингэм, я же просил меня не беспокоить. – Увидев меня, он поправляет галстук. Поблескивает бриллиантовая булавка. – Любезный господин Дарне, я не ожидал… Какой приятный сюрприз! Чем могу служить?

– Я хочу увидеться с Эмметтом Фармером.

Де Хэвиленд молчит. Глядя поверх моего плеча, он резко мотает головой. Я оглядываюсь и вижу мисс Бреттингэм, которая ретируется в комнату на противоположном конце коридора; в тени кричащие желто-фиолетовые полоски на ее платье кажутся кремово-лиловыми. Углы рта де Хэвиленда ползут вниз.

– Прошу прощения, мистер Дарне. К моему сожалению, Эмметт Фармер нас покинул. Быть может, я смогу помочь?

– Куда он ушел?

Де Хэвиленд откашливается и показывает на стул. Я не сажусь, и его улыбка меркнет; он разглаживает усы.

– У моей мастерской превосходная репутация и высочайшие стандарты качества. Я не могу держать в работниках человека, проявляющего малейшие признаки… аморальности. – Рука, поглаживающая усы, замирает. Видимо, я изменился в лице, и это не