Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

поношенной белой рубашке скатился в неглубокую могилу. Они должны были оставить гроб и использовать его повторно.

Дождь не стихал, и люди, опустив головы, ходили вокруг тела, осыпая мистера Шмидта комьями грязи. Гнев охватил Эрнеста. Он опустился на колени, растопырил пальцы и вонзил их в илистый грунт, а затем начал копать не останавливаясь. Его ногти ломались, колени стерлись до крови, холодная грязь заставляла его дрожать, а гнилостный запах вызывал рвотные позывы, но он все равно копал. Он хотел сделать приличную могилу, более глубокую, потому что человек – это не растение, не грязь, не куча костей и плоти. Человек был благородным существом. Человек мог плакать и смеяться, он должен был страдать, но и прощать, должен был мечтать, но и помнить. Прежде всего, человеку нужно было дать шанс снова все исправить. Если бы только он мог все исправить.

На обратном пути в автобусе Эрнест подпер голову руками, грязь въелась в его спутанные волосы. Он плакал, но не знал, что печалило его больше: смерть мистера Шмидта, или потеря Айи, или упущенная возможность заботиться о своем ребенке.

* * *

Когда он снова поднял глаза, автобус уже остановился. Все ушли, включая Голду. Пошатываясь, он вышел из автобуса. Дождь продолжал накрапывать. Над его головой загудели двигатели истребителя «Зеро».

В промокшей до нитки тонкой куртке он поплелся обратно в свою комнату на чердаке, его голова раскалывалась от боли. Добравшись до чердака, он схватился за дверной косяк, пытаясь унять головную боль. Голда чистила жестяную кастрюлю, которая выскользнула у нее из рук и упала на пол. Голда раздраженно вскрикнула.

Все эти громкие слова и обвинения. К чему они? Она была его женой, и он был обязан обращаться с ней должным образом. Он поднял кастрюлю и протянул ей.

Она разразилась слезами, как всегда, в показной манере.

– Все в порядке, – сказал он.

Она начала бить его кулаками. Казалось, в ее глазах мелькали тысячи вспышек неповиновения, раскаяния, гнева, опустошения, но она не произнесла ни слова. Она продолжала колотить его: удар в грудь, удар по носу, царапина на шее, оставленная ее длинными ногтями. Он принял все, сопротивляясь лишь боли в голове. Когда она успокоилась, он поставил жестяную кастрюлю на плиту.

* * *

В тот вечер, обливаясь потом, он начал бредить, ему снилось много спутанных снов. Боль в голове, груди и конечностях стала невыносимой, и он застонал во сне. Послышался голос Голды, а затем голос Старого Ляна.

– Это сладкая полынь, она избавит от лихорадки. – Что-то горькое полилось ему в горло. Но это был конец, он чувствовал это. Его время пришло.

Когда он проснулся, на чердаке было тихо. Голда лежала рядом, ее кожа была бледной, если не считать сыпи на шее и лице, а глаза закрыты. Она выглядела умиротворенной.

Она умерла.

Он так никогда и не узнал, что лишило ее жизни. Может быть, это была скарлатина, возможно, брюшной тиф, а может, что-то еще. Второй раз за два дня он поехал на похоронном автобусе на кладбище, Голда лежала в гробу мистера Шмидта. После того, как ее положили на землю, он накрыл ее соломенным матрасом, который принадлежал им обоим.

Он присел на корточки рядом с ней, низко склонил голову и заплакал. Он делал все возможное, чтобы сделать ее счастливой, стать тем мужем, которого она хотела. Этого было недостаточно, но это все, на что он был способен.

Лия. Его родители. Мириам. Мистер Шмидт. Голда. Бесконечная череда смертей. Мелодия прожитой и потерянной жизни.

Она сделала его лучшим человеком. Ее красота была его знаменем в богатстве и пищей в бедности, ее талант актрисы затмевал его унылую сущность, а ее эмоциональная зависимость была чашей, для наполнения которой требовалось упорно трудиться и постоянно проявлять внимание. Но она оставалась верной себе, зеркалом истины, которому он доверял.

«Я хочу быть счастливой», – сказала она. Признание, в которое она верила, шанс, который она дала ему, надежда, которой он должен жить.

Он сложил руки вместе, собрал пропитанные водой кленовые листья, обожженный солнцем черный дерн, ржавую шрапнель и сломанные ветки и высыпал все это на нее. Они скользили сквозь его пальцы, словно в этом был какой – то сакральный смысл. Когда его руки опустели, он поднял их вверх, запоминая твердость дерева, мелкозернистую текстуру земли и влажность своих пальцев.

Все увянет, все испарится, и будет погребено в грязи и в тишине, но он помнил, что во время бесконечного завывания холодного ветра жизни с ним произошла счастливая интерлюдия, какой бы мимолетной она ни была, и он был ее частью.

Глава 84

Айи

– Видишь их? – Держа в правой руке бинокль, Ин посмотрел в небо, где кружили шесть истребителей. – Это не истребители «Зеро». Они больше. Это американские тяжелые бомбардировщики В-29. Я в этом не сомневаюсь. Черт. Черт! Да. Да! Это В-29!

Он начал отплясывать джигу, тряся головой и плечами, как будто по нему прыгали тысячи блох. Победный танец, который он исполнял всякий раз, когда выигрывал кучу денег в маджонг. Хорошо, что его рана зажила. Меня не интересовали истребители, но мне нужно было спросить его, как найти Эрнеста. С тех пор как я увидела девочек возле Храма городского божества в Старом Городе, мне постоянно снилась моя дочь. В последний раз, когда я повстречала Эрнеста, он находился в гетто, запретной зоне, куда посторонним вход воспрещен. Ин был изворотлив. Он мог проникнуть туда, не вызывая подозрений.

– А это хорошие новости? – Маленькая Звезда яростно чесала голову, наблюдая за истребителями в небе, поэтому я подозвала ее подойти ко мне.

Я не могла отличить истребитель «Зеро» от В-29 на расстоянии. Я только знала, что у «Зеро», летающих с ужасающей скоростью более трехсот пятидесяти миль в час, на корпусе и крыльях была эмблема восходящего солнца. Они господствовали в небе Шанхая, сбивая китайские истребители так же легко, как мухобойка расплющивает мух. За последние три года истребители националистических ВВС неоднократно предпринимали попытки воздушных атак на «Зеро», но каждый истребитель ВВС был сбит, а «Зеро» оставались невредимыми.

– Помнишь о сверхсекретной информации, про которую я тебе говорил? – спросил он.

Маленькая Звезда не хотела подходить ко мне, поэтому я поднесла к ней табуретку, села и зажала ее между своих ног. Опустив ее голову, я провела пальцами по ее волосам в поисках вшей и их круглых яиц. Я не понимала, как она снова заразилась вшами после того, как я совсем