Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

не случилось ли что-нибудь с ней, Ченгом, и ее семьей. И их ребенок. Он надеялся, что она хорошо обращается с ребенком, и ему очень хотелось узнать, мальчик это или девочка. Всем сердцем и душой он мечтал когда-нибудь встретить своего ребенка, который свидетельствовал о том, что у него все еще оставалось что-то ценное.

Он свернул на дорожку, ведущую к комнате на чердаке.

Он чувствовал усталость. Каждый день он шел одним и тем же маршрутом от сапожника к своему чердаку: грязный сапожник, хлебная лавка, тюрьма, рисовая лавка, аптека, заброшенная лавка дантиста, а затем ряд деревянных зданий, в которых находился его чердак. Поднявшись по узкой и крутой лестнице, он входил в комнату и съедал половину купленного хлеба. Затем спускался вниз и помогал старому Ляну почистить клубни таро. Он ложился спасть с заходом солнца, вставал на рассвете.

Огромное серое небо, словно океан морской воды, не менялось. Звук японских истребителей, постоянный гул над крышей, не менялся. Какая – то часть его сознания полагала, что так пройдет вся его жизнь, но в глубине души он надеялся, что ошибается.

* * *

Порыв ветра, нежный, как прекрасные волосы женщины, коснулся его лица, принеся с собой музыку. Очарованный, Эрнест свернул со своего обычного маршрута и направился на звуки музыки, тихой печальной мелодии, которой он никогда не слышал. Он добрел до деревянного знака, отмечавшего границу района, подошел к высоким каменным воротам, украшенным изогнутым фронтоном с гладкой резьбой, фрагментом неоклассических зданий в Поселении, и заглянул в темный узкий переулок, где несколько человек с испачканными грязью лицами сидели на корточках.

Мелодия, похожая на погребальную, лилась из переулка, заманивая его вглубь. Он нырнул под баррикаду из мокрых туник, длинных брюк и красного нижнего белья, проходя мимо мужчин, которые безучастно смотрели на него.

С каждым его шагом музыка становилась все громче, и он, затаив дыхание, остановился перед маленькой калиткой. Через щель в воротах он смог разглядеть внутренний двор, где девушка с заплетенными в косу волосами стирала белье в ведре, а двое мужчин вязали веревку. Рядом с ними старик играл на инструменте, похожем на гитару, с двумя струнами. Каждый раз, когда он натягивал смычок, в воздухе вальсировала меланхоличная мелодия.

И тут он вспомнил свою музыку: нежные ноты из «Сцены из детства» Шумана, замысловатый шепот прелюдий Скрябина, грандиозный концерт для фортепиано с оркестром № 5 «Император» Бетховена. И джаз. Музыка свободы, музыка его успеха, музыка любви.

Горячие слезы текли по его лицу, стекая с костлявой челюсти. Его плечи дрожали, и все его тело сотрясалось. Он плакал, как ребенок, потерявший дорогу домой. После смерти Мириам он никогда больше не напевал и не хотел играть на фортепиано. А теперь, слушая печальную мелодию, после двух лет заключения, он понял, что забыл, какое значение для него имела музыка. Он забыл, что когда-то она была его жизнью, забыл, что она помогла ему выжить. Он забыл, что музыка была священной землей радости и печали, искусством помнить и забывать, языком любви и прощения.

Простит ли Айи его? Будет ли он когда-нибудь снова слушать с ней музыку?

Он решил сделать все, что в его силах, чтобы увидеть ее снова, чтобы увидеть своего ребенка хотя бы один раз. И он пообещал, что станет бальзамом для ее боли, кирпичиками для ее счастья. Если она злилась на него, если чувствовала, что должна ударить его, уничтожить, он охотно позволил бы ей это, лишь бы снова сделать ее счастливой.

Смеясь, он выбежал из переулка. Он чувствовал клавиши под своими пальцами, слышал звуки фортепиано и вдыхал аромат музыки. Он столько времени потратил впустую.

* * *

Он отправился к Гойе, чтобы попросить разрешение покинуть гетто. Этот худощавый, мерзкий человек попросил плату и отчитал его, когда ему нечего было дать. Эрнест отправился к стальному Садовому мосту, где японский солдат на сторожевой вышке осматривал караван грузовиков, въезжающих в район, и попросил у него разрешения выйти за пределы территории. Солдат отправил его обратно к Гойе.

Он не собирался сдаваться.

* * *

Три дня спустя, когда Эрнест шел домой с буханкой хлеба под мышкой, китайский юноша в подтяжках появился снова. Мужчина поднял глаза, поймав его взгляд. Эрнест схватил хлеб двумя руками – в те дни можно было встретить много грабителей и воров. И тут в его голове промелькнуло воспоминание. Он резко повернулся и вернулся к юноше, его сердце колотилось от волнения.

– Простите. Вы выглядите знакомым. Я вас знаю? – Потом он вспомнил. Он видел этого юношу в ее клубе. Он всегда был рядом с Ченгом, пил и курил.

Мужчина надвинул на глаза кепку и, прищурившись, посмотрел на него.

– Какое совпадение?

– Ты… Ин. Тебя ведь так зовут? Да. Это ты! Брат Айи. – Он был крутым парнем с враждебным взглядом. – Это специально отведенная зона. Что ты здесь делаешь, Ин?

– Не твое дело.

– Ты не знаешь, где твоя сестра? Я искал ее.

Ин чиркнул спичкой и закурил сигарету.

– Почему я должен тебе говорить?

Эрнест прочистил горло.

– Я был бы рад, если бы ты мог оказать мне услугу. Я бы хотел увидеть ее снова.

– Почему я должен оказывать тебе услугу, чужеземец? Разве ты еще недостаточно причинил вреда?

Эрнест не знал, что сказать, но не мог отказаться от последней ниточки, ведущей к ней.

– В общем, я видел тебя здесь несколько раз. Кого-нибудь из твоих знакомых бросили в тюрьму? Могу я тебе чем-нибудь помочь?

Ин посмотрел на тюрьму, потом на него. Внезапно в его жестком взгляде вспыхнул интерес.

– Ты, определенно, можешь помочь. Мне нужен танк. Ты украдешь его для меня?

– Танк? – Было немыслимо украсть велосипед, не говоря уже о танке.

– Больше не осталось людей. Ты единственный, кто у меня есть.

– Я?

– Как тебе это, чужеземец? Украдешь для меня танк, и я расскажу тебе о своей сестре.

– Зачем тебе танк?

– Чтобы положить конец войне, чужеземец.

Эрнест попытался рассмеяться.

– Я бы с радостью помог, но я не знаю, где найти танк.

– На базе. Я расскажу все, что тебе нужно знать.

– На военной базе? – Его застрелили бы сразу на входе. Он не умел водить машину, не говоря уже о танке. Он взглянул на ряд лачуг, кирпичное здание тюрьмы и металлические перила Садового моста в конце улицы. – Послушай, я знаю, что ты хочешь положить конец войне. Это прекрасная идея. Я бы тоже хотел, чтобы она закончилась. Но это самоубийство.

– Если ты хочешь увидеть ее, ты это