Последняя роза Шанхая - Виена Дэй Рэндел

стала бы одной из тех девушек у стены. Но стоило мне вспомнить о своей дочери, как меня пронзила острая боль. Ей должно быть восемнадцать месяцев, она едва научилась ходить и говорить, лишний рот, который нужно кормить. Тоже не представляющая никакой ценности. Кто захотел бы растить ее, девушку смешанной крови?

Я разрыдалась. Я до сих пор помнила ее тихие крики и то, как она, завернутая в пеленку, смотрела на меня глазами Эрнеста.

– Пойдем, Маленькая Звезда. Пойдем домой.

– Почему ты плачешь, тетя?

– Мне страшно.

– Почему?

Ребенок, которого у меня не было возможности подержать на руках. Если бы я оставила ее, я бы полюбила ее, защищала ее, кормила ее так же, как Маленькую Звезду. Где она сейчас была?

* * *

Перед рассветом, в час, когда одинокой женщине безопаснее всего ходить по улицам, я отправилась на железнодорожный вокзал на северо-западе, чтобы узнать цену билетов на поезд до провинции Цзянсу, где Пэйю жила со своей семьей. Сколько бы билеты не стоили, я не смогла бы позволить себе купить их сразу. Но узнав цену, я могла бы начать копить. К сожалению, поезд перестал ходить. Японцы недавно разбомбили железнодорожные пути.

Я была убита горем. Отказавшись от своей дочери, я мало думала о ней, а теперь хотела вернуть и не могла найти.

По дороге домой, я прошла мимо кинотеатра в Поселении. Изуродованные парадные двери были закрыты, а плакаты на стенах разорваны в пыльные клочья. Но я все еще могла разглядеть изображения Марлен Дитрих с золотыми кудрями в «Шанхайском экспрессе» и одного из актеров «Унесенных ветром». Гейбл, чьи руки раньше обнимали Ли, с отчаянием смотрел на пустую штукатурку на стене.

«Вы мне все равно бы нравились, даже если бы сто раз выходили замуж»,

– сказал Эрнест.

Слезы навернулись на глаза. В конечном итоге, нам так и не удалось посмотреть этот фильм. «Тебе не следовало этого говорить, Эрнест. Это была плохая примета, я ведь просила тебя не говорить этого».

Я все еще хотела посмотреть этот фильм, и Эрнест был единственным, кто мог бы понять, как много это значило для меня. Захотел бы он увидеть свою дочь? Когда мы виделись в последний раз, он не выказывал ни ненависти, ни обвинений, только сожаление и любовь.

Возможно, мне следовало найти его. Возможно, он смог бы помочь мне найти нашу дочь.

Солнце, похожее на соленое яйцо с серой скорлупой, вставало на моих глазах. Бледные лучи скользнули по закопченным крышам и протянули длинную перистую руку сквозь пыльный воздух. Подул свежий, лишенный запаха прошлой ночи ветер, он опустился ниже и коснулся моих щек, как любящая рука. Я услышала плач новорожденного, прекрасное музыкальное произведение, слабое, протяжное, и я мысленно увидела безупречное лицо Эрнеста, сверкающее в дымке, образованной светом восходящего солнца.

Глава 83

Эрнест

Мистер Шмидт умер.

Японские власти выдали специальное разрешение скорбящим лицам без гражданства, чтобы они могли покинуть гетто и отправиться на кладбище. Эрнест, Голда, Зигмунд и другие забрались в автобус.

Эрнест сидел у окна и дрожал. Его лихорадка усилилась, а голова раскалывалась от боли. На улице стояла теплая августовская погода, но Эрнеста знобило, он испытывал отчаяние от необъяснимого предчувствия, что все они в конечном итоге умрут. Ему вдруг вспомнилась любимая фраза мистера Шмидта. «Мы всего лишь цветы лотоса, плавающие на поверхности пруда».

Автобус пересек Садовый мост, въехал в канаву с черной водой, затарахтел, выбрался и поехал дальше. Наконец, он остановился на небольшом участке захоронения рядом с бесконечным, черным, бесплодным рисовым полем. Он не мог сказать, было ли это общественное кладбище или неизвестный город на окраине, и Эрнест был уверен, что, как только они уедут, найти кладбище будет невозможно. Поэтому для таких людей, как он, это представляло собой самое приличное погребение, после которого не будет семидневной шивы.

Эрнест вышел из автобуса вместе с остальными. Накрапывал мелкий дождь, не такой проливной, как несколько дней назад. Вместе с Зигмундом и двумя другими мужчинами они понесли гроб, который кренился и опускался каждый раз, когда они пытались вытащить свои застрявшие в грязи ноги. Наконец, они добрались до могилы в конце отведенного участка, рядом с мертвым дубом.

Кто-то в длинном белом халате произнес несколько слов тяжелым гнусавым голосом. Эрнест внимательно слушал, полный решимости запомнить молитвенные стихи, запомнить мистера Шмидта – он попросил одолжить его зубную щетку в здании на Пешеходной набережной, он стал его первым другом в этом городе, затем компаньоном, идеальным образом отца, когда они начинали бизнес, и партнером, когда бизнес процветал.

Голда подошла и прильнула к нему. Она только что оправилась от ужасного озноба и кашля и начала чувствовать себя лучше. Каблуки ее туфель покрывала корка грязи. У нее не было другой обуви, ни у кого не было лишней обуви.

– Он был первым другом, которого я приобрел, первым сотрудником, которого я нанял в пекарню. Он умел общаться с людьми… Мириам… – И она. Тот ужасный день. Капли холодного дождя приятно ласкали его лицо.

– Ты думаешь о китаянке. – Лицо Голды было мокрым от дождя, ее зеленые глаза сверкали, как драгоценные камни.

Он опустил голову.

– Прости.

Голда подобрала комок грязи и скатала в ладонях шарик.

– Что ж, думаю, мне стоит сказать тебе это. Она приходила к тебе и дала мне свой адрес. Она была беременна. Не смотри на меня так.

Она приходила к нему? Она была беременна?

– Когда это было? Почему ты мне не сказала?

– А смысл? Японцы убили бы нас всех, если бы ты продолжал с ней встречаться.

– Но она была беременна! Ты мне не сказала. Я искал ее. Если бы ты сказала мне раньше, дала мне ее адрес, я мог бы…

– Ты ведешь себя нелепо, Эрнест.

Капли дождя вонзались в глаза, словно гвозди. У них был ребенок, и все же он позволил ей уйти. Неудивительно, что она была такой холодной. Что он натворил? Он мог бы иметь семью. Они могли бы жить втроем: Айи, ребенок и он, в квартире с балконом, могли бы смеяться и пить виски. Он мог бы осуществить свою мечту.

Если бы только Голда сказала ему.

У него слишком сильно болела голова, а мокрое пальто сковывало тело, как ледяная корка. Ему хотелось заплакать, хотелось, чтобы его оставили в покое, прямо там, у могилы.

Молитва закончилась. Наступило время опустить мистера Шмидта в землю. Эрнест поднял гроб. Он накренился вперед, и мистер Шмидт в своей