Твоя реальность — тебе решать - Ульяна Подавалова-Петухова

безумной любви, той обжигающей, испепеляющей страсти — ошибка. Но как ребенок — ЧЕЛОВЕК — может быть ошибкой?

— И у меня есть девушка. Ее зовут Дарья, и ей семнадцать, — признался сын.

Мать подняла на него глаза.

— Семнадцать?

— Да, и она не беременна, и я ее просто люблю, думаю жениться, но попозже. Возможно, когда снимут гипс…

— Гипс? Она твоя пациентка?

— И да, и нет. Там всё… непросто. С ее родителями я уже познакомился и попросил разрешения ухаживать за Дашей. Они не возражали. Разница в возрасте, конечно, большая, но женился же Авербух на Лизе Арзамасовой, а там вообще разрыв в двадцать лет… Знаешь, с Олесей я просто жил, словно по накатанной… словно по привычке. А на Дарье хочу жениться.

— Ты мне о ней не говорил…

— А ты меня не спрашивала. Ты вообще о моей личной жизни после расставания с Олесей не спрашивала. Ни разу.

— О, Господи…

Лариса Андреевна сидела за столом и думала о своем. Сумасшедшее утро. Адреналина выплеснулось столько, что сейчас, остыв, тело казалось тяжелым и чужим, словно выплеснуло и уже потратило весь запас энергии. Женщина тяжело вздохнула и подперла щеку рукой.

— Никита — хороший парень. С головой. Но если ты будешь лезть бульдозером в их с Никой отношения, дочь от тебя отдалится. Помяни мое слово, — сказал Егор.

Лариса Андреевна фыркнула, но промолчала. Постучала ноготком по дочкиному телефону и вдруг встрепенулась.

— Черт! Ника вылетела…

— Она с Ником. Схожу за ней. Не переживай. Если что, у меня-то телефон есть, — ответил старший сын и ушел умываться.

Когда он, умывшись и причесавшись, обувался, мать протянула ему Никины телефон и толстовку. Парень поднял на мать глаза, но та взгляд отводила, а потом бросила небрежно в ответ:

— Вылетела почти голая… пусть оденется.

Егор улыбнулся, взял мать за локоть, подтянул к себе и поцеловал в щеку. Та словно только этого и ждала. Обняла за шею, прижалась щекой к проклюнувшейся щетине, вздохнула на плече у сына, но промолчала. Однако Егор услышал ее тонкое, едва уловимое «прости». Улыбнулся, подхватил свой чемоданчик и вышел.

Глава 48. Главное не «что», а «почему».

Когда произносится ложь,

самое главное — не в чем ложь,

а почему она была произнесена.

Исуна Хасэкура. «Волчица и пряности».

Егор был прав. Никита вбежал во двор в тот самый момент, когда тяжелая входная дверь отворилась и из подъезда словно пушечное ядро вылетела Вероника. Он бросился ей наперерез, но сквозь пелену слез девочка его не узнала и едва не проскочила мимо. Ник прыгнул перед ней, и она ткнулась ему в грудь, отпрыгнула, но он поймал. Ника вскинула глаза, узнала парня и заплакала. Никита привел ее к себе, где потом и нашел ее брат.

И вновь ничего, кроме стыда она не чувствовала. Ник суетился рядом, накрывал на стол. Его сердобольная мама вздыхала где-то сбоку, и от этого на душе было тошно. А потом пришел Егор. Он не стал объясняться, не стал выгораживать мать. Он просто прошел в комнату, подталкивая впереди себя Ника, а затем захлопнул дверь перед носом Ники.

— Может… — попытался сопротивляться подросток, но мужчина поднял на ребенка глаза, и тот сразу же пожалел о сказанном.

— Раздумал выступать тридцать первого? — спросил врач.

Паренек не рискнул ответить, просто покачал отрицательно головой. Конечно, он не передумал. Но как же Ника?

— Не переживай. Ника — большая девочка, справится.

Никита промолчал. Возможно, он и вступил бы в диспут, если бы мать Ники не была матерью и Егора, но в сложившейся ситуации… лучше молчать.

По окончании процедуры Егор забрал сестру и вернулся с ней домой. Девочка попыталась сопротивляться, но брат молчал и в своем молчании был непримирим, и Ника сдалась на милость судьбе.

Дом встретил умопомрачительным запахом только что испеченных блинов.

— Мам! Мы вернулись! — прокричал Егор, разуваясь.

— Руки мойте! — донеслось из глубины квартиры.

Ника лишь вздохнула над плечом у брата.

Они сидели за столом и ели блины. Ника сворачивала блинчики в конвертики, макала их то в сгущенку, то в сметану, и не поднимала глаз от своих рук, поэтому она не заметила, как из кухни ушел брат, и они с матерью остались наедине.

— Тебе кипятка подлить? — вдруг раздалось рядом, и Ника вынырнула из мыслей.

Мать стояла у плиты и качала чайником.

— Подлить? — спросила она, увидев глаза дочери.

— Нет. Я… больше не хочу.

— Как хочешь. А я еще, пожалуй, себе налью.

А потом она сидела рядом, и Ника видела руки, крутившие в пальцах чашку, над которой поднимался ароматный дух свежезаваренного чая. Улавливались нотки бергамота. Когда Ника была маленькая, то называла его «чай с бегемотом». Это любимая история родителей, которые не упускали случая рассказать ее гостям. Ника дулась и пыталась оправдаться… но в этой наивной сказке было столько тепла, даже больше, чем в той чашке, что сейчас крутила мама.

— Я знаю, что вспыльчивая, — вдруг сказала Лариса Андреевна и подняла на дочь глаза. — Я так не ожидала, что ты можешь что-то от меня скрывать…

— Я не скрывала…

— Ты не рассказала. И я не понимаю, куда делась та маленькая девочка, которая всё рассказывала своей маме…

— Знаешь, сколько раз ты сказала, что я сделаю так же, как Лиза? Раз десять только на прошлой неделе.

— Ну…

— Я не она. И я не ты. Мам, я в курсе, что есть даже шоу такое «Беременная в шестнадцать»… Но я-то причем? Знаешь, как перед Ником стыдно? Хоть сквозь землю…

— Почему стыдно? Что он сказал? — тут же оживилась мать.

— Да ничего он не говорил, и не делал, и вообще… просто, когда ты обвиняешь меня в… этом, то и его тоже. Будто он уже что-то сделал… или думает сделать…

— Пойми, сейчас у тебя такой ответственный момент