Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв

смерти и долгим пребыванием в воде лицо погибшего, откинул прилипшие ко лбу, ставшие тяжелыми волосы. Потом попросил помочь ему освободить труп от пиджака, засучил у погибшего рукава рубашки. Стала видна татуировка — змея, обвивающая лезвие кинжала, на одной руке, а на другой — обозначенная штрихом могила и надпись под ней: «Не забуду мать родную» — с тремя восклицательными знаками.

Невструев достал из кармана фотокарточку, внимательно всмотрелся. Поймал взгляд полковника, утвердительно кивнул головой. Сомнений не было: перед ними лежал труп Ибадуллина, того самого, который подозревался в оказании помощи бежавшим преступникам...

С опущенной головой, ни на кого не глядя, полковник вышел из морга. Выпало такое нужное звено из еще не склепанной до конца цепи!

Генерала в Управлении не было. Раиса Степановна сказала, что Сафаров звонил: прямо из министерства едет в горком партии. «Ну и достанется генералу сегодня», — подумал Хаджиханов, и предстоящий вызов на ковер в кабинете начальника показался ему чисто детским наказанием по сравнению с тем, что пришлось и еще придется выдержать Икраму Сафаровичу. Вместе с Невструевым прошел к себе.

— Вот о чем я попрошу тебя, Юрий Иванович! Подключись к прокуратуре в расследовании обстоятельств смерти Ибадуллина. В первую очередь прошу сообщить, был ли он пьяным, есть ли следы насилия на теле, сколько времени находился в воде, сколько мог он проплыть по течению... Может, где-то мог и за растительность зацепиться...

— Понял, товарищ полковник! — ответил старший лейтенант. — Мне эта мысль, кстати, тоже в голову приходила.

— Вот и хорошо, что приходила! — поспешил полковник к надрывно звенящему телефону. Невструев смотрел, как на его глазах менялся в лице начальник угрозыска, как медленно опустилась его рука с зажатой в ней трубкой. Можно было и не спрашивать, по реакции Хаджиханова он понял, что произошло, но все-таки спросил:

— Опять «ЧП»?

— Разбойное нападение на квартиру в районе Железнодорожного рынка, — не глядя на него, ответил Хаджиханов. — Поедете со мной на место происшествия... Или нет, не надо! Занимайтесь тем, что я приказал! Жду сообщений!

Казалось, преступники поставили своей целью довести до белого каления всю городскую милицию. И потерпевшая — хозяйка дома, и ее соседка ничего нового по сравнению с тем, что показывали другие пострадавшие раньше, добавить не могли.

...Услышали, что за двором зарычала и умолкла машина, потом раздался стук. Калитка оказалась незапертой: недавно соседка пришла. Вошли трое, один в военной форме, с погонами, заявили, что из милиции, будут производить обыск. Завели обеих женщин в комнату, вытащили ножи, пригрозили, что убьют на месте, если те не скажут, где хранятся деньги и драгоценности. Хозяйка больше испугалась за соседку, чем за себя. Показала на нижний ящик серванта. Грабители снова пригрозили, что зарежут, если те раньше чем через полчаса высунут нос на улицу... Потом снова зарычала машина, женщины, дрожащие от страха, выглянули за калитку, там никого не было. Соседка быстрее хозяйки пришла в себя. Побежала за угол к телефону-автомату, вызвала милицию. Какие из себя преступники, женщины хорошо не помнили, не до того было, чтоб разглядывать бандитские морды... У того, кто с погонами полковника, усы бросились в глаза, темные и большие, а остальные двое — безусые, и волосы нормальные, не длинные...

Генерал довольно хладнокровно встретил известие о новом разбойном нападении и прореагировал совсем не так, как думал Хаджиханов.

— К таким сообщениям я уже привык, — с металлом в голосе сказал он. — Вот другого известия никак не дождусь — что преступники схвачены и водворены, куда положено! А такого сообщения ждут везде, в Москве тоже... Между прочим, товарищ полковник, министру было заявлено из Москвы, что могут прислать оперативников из МВД СССР, если мы не можем справиться своими силами.

— И что ответил министр? — спросил Хаджиханов, чувствуя себя больше всех виноватым.

— Ты что, Абдулла, за честь мундира боишься? Хоть через год раскроем преступления, но чтоб силами работников угрозыска города под чутким и оперативным руководством полковника Хаджиханова?

— Знаю, товарищ генерал, что заслужил самые жестокие упреки за черепашьи темпы... За честь мундира — нет! — подчеркнуто твердо произнес полковник. — О какой чести мундира может идти речь, если в городе уже столько времени орудует банда под видом работников милиции! Любое ваше решение, решение министра, товарищ генерал, приму как должное! — без тени рисовки добавил Хаджиханов.

— Знаю и верю! — многозначительно сказал генерал и переменил тему разговора. — Убийство Ибадуллина, считаешь, тоже их рук дело?

— Трудно сказать... Оба главаря — квартирные грабители, «домушники», как сказал бы Харченко... Им идти на «мокрое дело» — не резон... Квартирная кража — одна статья. А за убийство и под «вышку» попасть можно. Это с одной стороны. А с другой? Ибадуллин — главный рычаг в их побеге. Он давал телеграммы Кочневой-Мартовой о «болезни Алика», он перепилил решетку на выходе канализационной трубы. В случае чего он один из обвиняемых, а также главный свидетель против тех двух. И против двуфамильной Лиды — тоже... К тому же Ибадуллин мог потребовать вознаграждения, показавшегося слишком большим Караеву и Абрамяну.

— Во всем согласен с тобой, Абдулла, кроме последнего... — возразил генерал. — Они в каждой ограбленной квартире берут такие куши, что мелочиться при дележе не будут...

— Да, «наводчик» у грабителей знающий, — вздохнул Хаджиханов. — «Наколка» верная... И зачем только люди такие средства хранят дома? Шесть-восемь тысяч наличными держать в серванте или посудном шкафу — не понимаю!

— Понимать ты все понимаешь, Абдулла, — усмехнулся генерал, — я тоже... Кое-кто из потерпевших, наверно, будь их воля, прекратил бы это дело... Был случай — даже в милицию не сообщили о грабеже! Спасибо, соседи не дремали... Не тем путем денежки нажиты и драгоценности тоже, чтобы в открытую трубить об этом... Ладно, об этом потом... Так за что же они так «отблагодарили» Ибадуллина?

— Пока что, товарищ генерал, есть только одно предположение насчет его смерти. Не хочу опережать события, подождем Невструева, но мне кажется, что Ибадуллин помешал тем, что уж слишком шумливым становится под хмельком... Вспомните, как он вел себя в аэропорту после побега преступников...

— Не могу согласиться с тобой, Абдулла, — ответил Сафаров. — Те сцены у кассы и автобуса могли быть попыткой запастись «алиби»... Какой, мол, побег, какая помощь, если я весь день балдел! Люди видели!

— Может быть, и так... Все это пока