Повести - Юрий Алексеевич Ковалёв

рьяно взялся за выполнение задания. Как и предполагал Хаджиханов, по их управленческой картотеке и по «Делам», хранящимся в архиве детской трудовой исправительной колонии, под кличкой «Аркан» проходил только один человек — Кенжа Тураходжаев.

К Тураходжаевым полковник решил поехать сам, взяв с собой Харченко.

Самого Кенжи дома, разумеется, не оказалось. Приезду работников милиции старшие Тураходжаевы отнюдь не обрадовались. Отец, начавший тучнеть мужчина, полноту которого не могла скрыть широкая шелковая пижама, встретил их подчеркнуто сухо. Похоже, он давно сидел за вечерним чаем, потому что глубокие залысины были покрыты крупными каплями пота. За столом сидела девушка с короной из темных кос, по-домашнему уложенной на голове. Пожилая женщина с запавшими, покрасневшими, похоже — заплаканными глазами челноком скользила из гостиной в кухню, что-то унося и принося на черном с яркими цветами подносе.

Когда Хаджиханов представился и представил своего спутника, женщина, застывшая в дверях с подносом в руках, готова была разрыдаться. Поднос в руках у нее дрожал, тихонько позванивала сложенная на нем горкой посуда. Испуг затаился и в глазах девушки — сестры Кенжи, как определил Хаджиханов. Лишь только хозяин еще более покраснел — пятнами покрылась лысина, которую он старательно стал вытирать лежавшим на столе полотенцем.

— Не понимаю, чем вызван ваш приход... Но, как говорят старые люди, гость в дом — радость в дом, — сделал он попытку улыбнуться. — Садитесь, пожалуйста, к столу!

Хаджиханов с Харченко сели, приняли из рук хозяина пиалы с чаем.

— К сожалению, — прервал Хаджиханов хозяина, — вряд ли наш приход доставит вам радость. Вы догадываетесь, конечно, зачем мы пришли?

— Разве хозяин может гадать об этом? Пришли гости — он и рад! — дипломатично ответил отец Кенжи.

— Папа! Разве вы не понимаете, что к нам пришли из-за Кенжи, не из-за пиалушки чая! — вспыхнули гневом глаза девушки.

— А я бы на твоем месте, Тургиной, не вмешивался в разговор старших! — с тихой угрозой проговорил отец. — И вообще, иди допивать чай на кухню, с матерью. Нам предстоит серьезный разговор!

У Хаджиханова внутри все кипело. «Вот, пожалуйста, ученый, без пяти минут доктор наук, значит, интеллигент до мозга костей, вполне возможно, что и партийный билет у него тоже имеется... А дома все по законам «шариата»! Жена подай-принеси, я посижу-поблаженствую!»

— Да, мы пришли именно из-за вашего сына, Кенжи... — подтвердил Хаджиханов, внешне абсолютно невозмутимый.

— А что? Разве мальчик опять что-то натворил? — удивился отец, берясь за полотенце. — Последнее время за ним ничего такого не наблюдалось! И жалоб не было.

— Где он сейчас? — строго спросил Хаджиханов.

— В общежитии, наверное, — скомкал полотенце отец. — Где же еще? Ночь на дворе!

— А почему не дома? — вмешался Харченко.

— Он сам решил, что в общежитии ему будет лучше. Здоровый моральный климат, так сказать. Сейчас об этом много в газетах пишут...

— А дома что? — продолжал Харченко. — Этого климата не хватало?

Хозяин кисло усмехнулся.

— Опять заставляете меня обратиться к народной мудрости! А она говорит: «Входя в дом, хозяев не бьют». А вы ударить пытаетесь, молодой человек...

— Ну, и не очень-то я молодой... — начал Харченко, но Хаджиханов жестом остановил его.

— В каком общежитии? На каком предприятии работает Кенжа?

— Там, где и работал. На механическом заводе, — пожал плечами хозяин.

— Вы давно его видели? Когда были у него в общежитии? — сверлил Хаджиханов глазами лицо хозяина.

— Зачем давно? Сын все-таки... А у нас, сами знаете, сын — это все для родителей...

«А для вас он оказался ничем!» — чуть не вырвалось у Хаджиханова, но он сумел сдержаться.

— Зачем давно? — повторил Тураходжаев-отец. — Недавно видел. И всегда вижу! Только в общежитие он запретил нам ходить. «Не маленький, — говорит, — не в детский сад хожу, а на заводе работаю! Вы что, хотите, чтобы меня ребята на смех подняли?» Мы и воздерживаемся пока. Да и докторская диссертация у меня на подходе...

«Вот сейчас ты, «ученый муж», наконец-то правду сказал! — снова с трудом удержал готовые сорваться с языка слова Хаджиханов. — Докторская диссертация! А раньше — кандидатская. И всегда — желание выглядеть респектабельным, благополучным, чтобы, не приведи аллах, кто-то мог сказать злое слово о семье Тураходжаевых... И вот — результат!»

— На завод и в общежитие поедете вы один, — сказал Хаджиханов Харченко, когда они вышли из дома Тураходжаевых. — Можно было бы и не ездить туда, все ясно и так. Кенжу вы там не обнаружите. Но порядок есть порядок.

Комендант общежития механического завода, где проживал Кенжа Тураходжаев, чистосердечно призналась Харченко, что не видит его уже больше месяца.

— Может, опять у родителей живет? — предположила она. — Родители богатые. И дом свой, и машина. Только я вам честно скажу, товарищ майор, мне, например, намного легче, когда Кенжи нет в общежитии! — с чувством произнесла она.

— А что? Очень веселый парень? — спросила Харченко.

Комендант в сердцах махнула рукой.

— Такой веселый, что дальше некуда! Одним словом, оторви да брось!

Практически ничего нового не могли сказать Харченко о Кенже на заводе. В отделе кадров подтвердили, что Тураходжаев Кенжа числится у них в сборочном цехе, но начальник цеха почти слово в слово повторил сказанное комендантом.

— Месяц я его на рабочем месте не вижу! Наверно, снова подался к родителям.

— Как же так? — не без яда спросил Харченко. — Ваш рабочий месяц не ходит на завод, в общежитии его тоже нет, и никто не знает, где он, что с ним? А на заводе числится человек!

— Потому и числится, — хмуро ответил начальник цеха, — что он «трудный»... Другого бы я уже давно наладил отсюда. А этого попробуй тронь, сразу сотни заступников найдутся! Вот и держим его для блезиру...

— Ну, — покачал головой Харченко, — от такой работы ваш «трудный» легче не станет...

— Зато нам без него легче! — сердито бросил начальник цеха.

— Другого я и не ждал, — выслушав доклад Харченко, ответил Хаджиханов. — Я уже вчера был уверен в таких результатах. Значит, Максим Алексеевич, и в этом деле нам нечего рассчитывать на помощь со стороны. Только на свои силы!

А на другой день громом среди ясного неба свалилась весть: снова дерзкое разбойное нападение,