Черный пепел на снегу - Яна Анатольевна Спасибко

Астрид почувствовала, как её чары не просто были сняты, как это обычно бывает, когда кто-то другой словно узел развязывает хитросплетение чужих проклятий. Они просто рассыпались вдребезги под напором чужой воли.

Кому они присягнули на верность, у Астрид не вызывало сомнений. Хозяйка лесов. Так почему до сих пор не пришла и не погнала Астрид поганой метлой, раз такая сильная? Недостаёт могущества? Боится? Привязана к какому-то месту силы? Астрид подозревала, что последнее. Значит, ей надо выманить хозяйку лесов из её логова и там с ней расправиться. А в месте силы поселиться самой.

У вёльвы перехватило дыхание от открывающихся перспектив.

* * *

Чем дальше они шли вглубь Новгородского княжества, тем мрачнее становился пейзаж. Белая ведьма не щадила ни мужчин, ни женщин, ни стариков, ни детей. Ей нужны были души. Жизненная сила, которую она собирала для решающего боя.

Они больше не пытались зайти в попутные города и деревни, примерно зная, что их там ждёт. Как и не пытались встретиться с басурманскими отрядами. Не те силы. Да и задание у них другое: Иван каждый вечер на привале тщательно записывал всё, что видел за день, и прятал свои записи. Не для голубиной почты. Голубь у него был только один. И тот улетел с донесением князю ещё в прошлый раз. Для того, чтобы потом были записи. Не хотел Владимир опускаться до братоубийства, хотел собрать княжеское вече и судить его по совести.

Однако Иван с каждым днём всё отчётливее понимал, что Всеволод – не жилец. И сомневался, что он жив до сих пор. Уже приходилось Ивану бывать в Новгородском княжестве, и помнил он, что города у него богатые, земли – щедрые, несмотря на многочисленные болота, торговля – бойкая, а девки – одна другой краше.

И эта картина из прошлого никак не вязалась с тем, что лазутчик видел сейчас. Города разорены, поля выжжены и вытоптаны копытами басурманских коней. А сам он ещё там, в Опочке, заметил, что ни единого женского тела не было на земле. Всех баб от мала до велика вытащили из домов и увели. Ладно, басурмане часто разоряли небольшие деревни и пригороды, чтобы увести в полон красивых девок. Но бабки-то древние им зачем? А младенцы? Не понятно.

Крепостные стены великого города Новгорода тем временем становились всё ближе. Они мрачно чернели на фоне свинцово-серого, закопчённого пожарами неба. Под стенами неровными пятнами были рассыпаны домики горожан, и что победнее, и что побогаче.

Вид у городища был удручающим. Никто не работал в поле, не сновал по улицам, молчали колокола величественного православного храма.

– Как странно входить сюда на двух ногах… – пробормотал себе под нос Ингве, и уже громче добавил, – Что делаем дальше?

– Ждём. Дружина князя уже в пути. У нас для них больше нет вестей – сами всё по дороге увидят.

– Так может, подождём где-то подальше от города? – Къелл зло сплюнул. – Не хочется тут оставаться.

– Мысль здравая. Станем лагерем в перелеске. Огонь разжигать не будем. Ингве, может, посмотрим на дом в лесу, о котором ты говорил?

– Мне бы не хотелось, – норд передёрнул плечами. У него начинало противно свербеть между лопаток от одного упоминания об этом месте.

– А мне бы – очень, – Иван положил Ингве руку на плечо, давая понять, что не отступится. – Если белая ведьма – не дура, она прикажет сжечь тот дом, как только княжеское войско покажется на горизонте.

– Подозреваю я, что нет там уже того дома.

– Тем более, пойдём, посмотрим одним глазком.

* * *

Княжеский терем был погружён в холодную, липкую полудрёму. Он тонул в сумерках, как смирившаяся со своей участью птица в вязкой болотной трясине.

Астрид металась по своим палатам, как тигрица в клетке. Что-то беспокоило вёльву, царапало сознание и не могло сформироваться в чёткую мысль. Отточенное за годы чувство опасности не давало хоть на мгновение остановиться и обдумать всё холодной головой.

Сигнал от охранного амулета в лесном домике колокольным гулом пронёсся по её сознанию. Кто-то пытается выведать её секреты. Ингве. Она теперь точно чувствовала, что это он привёл за собой людей и жаждет поквитаться. Вёльва сделала глубокий вдох и улыбнулась. Ну, это мы ещё посмотрим, кто кого.

Деревянный сруб дома вызывал глубокое омерзение. Он ещё не показался за деревьями, а люди уже начали чувствовать себя плохо. Но хуже всего было Ингве. Стоило выйти на поляну, как он согнулся вдвое, оперевшись на ближайшее дерево, и норда вырвало желчью. Он вытер тыльной стороной ладони взмокший лоб, распрямился и попытался оглядеться. На спине выступил холодный липкий пот, ноги подкашивались.

Сам дом выглядел обычно. Но вокруг него кругом расползался голый пятак без травы. Мёртвые кусты чёрными шипами торчали из серо-бурой, словно посыпанной пеплом вперемешку с серой, земли.

Умершие, почерневшие деревья узловатыми, уродливыми ветвями тянулись в сторону леса, будто бы хотели убежать подальше от этого проклятого места. Где-то чуть дальше было слышно журчание воды. Возможно, река, коих было огромное количество в этих краях.

Ингве посмотрел на руку, которой только что опирался на дерево. На мозолистой ладони остались чёрные следы истлевшей древесины.

– Мда… – пробормотал Иван, глотая застрявший в горле ком. – Что-то я не такого ожидал. Нужно заглянуть внутрь.

– Без меня, пожалуй, – Ингве всё ещё тяжело дышал. – Я вас тут подожду с отрядом.

– Ладно, оставайся. Къелл – со мной, остальные остаются тут.

Дверь была не заперта и со скрипом отворилась от первого толчка. Пахнуло тленом. Сладковатый, тошнотворный запах разлагающейся плоти ударил в нос. Внутри было пусто: ни столов, ни лавок, ничего. Только маленькое пятно рассеянного света на земляном полу от крошечного окошка-бойницы.

– Всё забрала. Ведьма, – сплюнул Иван.

– Не всё, – Къелл кивнул куда-то наверх, и, подняв голову, лазутчик увидал, что с потолочной балки на него смотрят пустыми глазницами высушенные головы.

Иссохшие, почерневшие губы скалились в безмолвном крике, лица были перекошены посмертными гримасами. Длинные, поблёкшие девичьи косы были намотаны на балку, будто кто-то привязал бедных девушек к ней.

Иван закрыл руками рот и, согнувшись, метнулся на улицу. Из-за распахнутой двери стало слышно, как его мучительно рвёт.

Къелл же остался рассматривать головы. Красивые, должно быть, были девки при жизни. И молодые. Головки все маленькие, аккруратные. Наверняка, самой старшей из них и шестнадцати годков не исполнилось.

Вернулся Иван. Он вытирал рот тыльной стороной ладони.

– Вот что так воняет… – пробормотал он себе под нос.

– Да нет, – вкрадчиво ответил ему Къелл, – головы уже высушены временем. Смердит что-то