Черный пепел на снегу - Яна Анатольевна Спасибко

– Ты вообще мне ничего не скажешь? Так и будешь молчать? – деланно удивилась Астрид. – Ну, скажи! Хоть что-нибудь! Знаешь ли, неприятно разговаривать с пустым местом.

Она стояла чуть поодаль от него. Белое платье красиво подчеркивало фигуру, но Ингве она казалась огромным белёсым пятном. Он подавил в себе желание плюнуть в неё кровью – раскалёнными щипцами ему вырвали два передних зуба. Норд вообще старался делать вид, будто ему вовсе плевать на происходящее.

А действительно. Не всё ли равно? Конец – один.

– Ты же понимаешь, – заговорила она медленно, – что делаешь только хуже себе? У тебя остались ещё ногти на ногах, под них можно загнать иглы, их можно оторвать, в конце концов. Ну что за дурное благородство? Кому это надо.

«Мне это надо, проклятая стерва», – зло подумал Ингве. Лицо его оставалось безучастным.

– Никто тебе не скажет спасибо за твой героизм. Никто о тебе даже не вспомнит на этой земле. Даже святым мучеником не сделает – ты же не крещёный. Ты – чужак в этом краю. Расскажи мне всё, что знаешь о хозяйке леса и о природе её силы. И я обещаю, ты уйдёшь быстро и безболезненно. Во сне. Если хочешь – в объятьях юной красавицы. У меня их в тереме сейчас много, выберешь любую.

Ингве молчал, стараясь смотреть сквозь Астрид.

– А хочешь княгиню?

Не получив ответа, вёльва вышла из себя и, схватив щипцы, приложила их к обнажённому животу Игнве, оставляя очередной ожог. Он не смог сдержать крик.

Наконец, она оторвала щипцы, успевшие прикипеть к обугленной коже.

– Я убью тебя, слышишь? Это будет медленно и больно. Даже если ты будешь умолять выслушать тебя. Я знаю, куда пошёл твой друг. Уверена, что он не будет таким упрямым.

Ингве устало закрыл глаза, принимая свою судьбу.

* * *

Ворона, сидя на высокой еловой ветке, склонила голову на бок и скрипуче каркнула. Немного помявшись, она всё-таки отпустила ветку и, расправив крылья, спланировала на жёлтый речной песок. Птица осторожно прыгала к лежащему на берегу человеку, в любой момент готовая отскочить обратно.

Человек не шевелился. И она, наконец осмелев, запрыгнула ему на грудь. Он застонал и перевернулся на бок, откашливая остатки воды. Испуганная ворона взвилась в воздух и, обиженно каркнув напоследок, пересела обратно на еловую ветвь, однако, продолжая наблюдать за несостоявшейся добычей.

Откашлявшись, Къелл сначала грузно встал на четвереньки, а затем с трудом поднялся на ноги. Рёбра болели, лоб и затылок саднило. Река действительно оказалась и глубокой, и бурной. Прежде чем норд потерял сознание, течение несколько раз сильно приложило его о подводные камни.

Къелл огляделся. Лес окружал его со всех сторон. Обычный такой лес: ели, сосны, осины. Лесные птицы старались перекричать друг друга, журчала река. Это радовало. Огорчало то, что Къелл совершенно не понимал, где находится.

К ногам постепенно возвращалась сила, и он сделал несколько неуверенных шагов. Снова закашлялся. На этот раз – кровью. Он, морщась, ощупал свою грудную клетку. Резкая, острая боль заставила его замереть, сбив дыхание: как минимум одно ребро было сломано.

Он постоял ещё немного, пытаясь успокоиться и ожидая, пока боль немного поутихнет. При каждом вдохе грудь сдавливало.

Къелл со старческим кряхтением опустился на землю, с трудом согнувшись, снял сапоги и размотал холодные и мокрые портянки. Пальцы на ногах вмиг околели.

Ещё немного отдохнув, он медленно выдохнул, выгоняя весь воздух из лёгких, и начал обматывать свою грудную клетку, молясь Одину, чтобы портянок хватило. При каждом неосторожном движении левой руки его простреливала сильная боль.

Туго, насколько можно было, перемотавшись, он почувствовал, что дышать стало тяжелее, однако и болеть стало меньше. Острые прострелы сменились на тупую, постоянную боль. Къелл, немного подумав, сунул босые ноги в сапоги и пошёл вдоль русла реки против течения.

Къелл уже не знал, сколько он шёл. Сапоги в кровь истёрли незащищённые ноги. Накатывала свинцовая усталость – хотелось лечь прямо на землю и сдаться. И он останавливался, стоял немного, опершись о могучие стволы деревьев, и шёл дальше, надеясь, что не встретит по пути дикого зверя. Ни защититься, ни убежать он не сможет.

Постепенно начало смеркаться. Къелл понимал, что если он не остановится, то обязательно переломает себе ноги.

Норд выбрал для ночлега небольшую прогалину у самой кромки воды, чтобы утром не искать путь обратно к реке. Наклоняться за мхом и сухой травой было невыносимо больно, а потому он опустился на четвереньки и по-звериному ползал по земле, пока не насобирал немного топлива для розжига. Вот с хворостом было сложнее. На ночь его нужно было много.

Пока Къелл ползал по лесу, совсем стемнело. Он досадливо смотрел на небольшую кучку сухих веток, что удалось насобирать, и принялся разводить огонь.

В реке послышался плеск, и Къелл грязно выругался. Наверное, из воды выпрыгнула рыба. Он со злости сжал зубы. Он хотел эту рыбу до одури, до потемнения в глазах. Он хотел есть.

Замёрзшие пальцы слушались плохо.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Ничего.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Маленькая искра погасла до того, как упала в сухую траву.

Щёлк. Щёлк. Щёлк.

Къелл скорее почувствовал запах дыма, чем увидел его. Он принялся раздувать пламя, но из-за сдавленной портянками груди слабо получалось. Но через какое-то время норд всё-таки увидел крошечный огонёк.

Ему Къелл обрадовался, как родному. Он бережно, почти нежно положил на огонёк ещё немного травы, и пламя, наконец, начало разгораться.

Норд сел на землю, оперевшись спиной о дерево, думая о том, что нужно бы подкинуть хвороста, пока огонь не погас. Сейчас, только переведёт дух.

Къелл провалился в сон до того, как закончил мысль. Снилась ему почему-то мама. Это было его самое раннее воспоминание. Он тогда сильно заболел, провалившись под лёд поздней осенью. Мама во сне, как тогда, положила его голову себе на колени, гладила по волосам и что-то тихонечко пела.

* * *

– Думаешь, это он? – неуверенно спросила рыжая.

– Ну, а кто ж ещё, – у черноволосой сомнений не было.

Две мавки смотрели из воды, как грязный, уставший человек старается развести огонь. Вот человек сел, опершись о дерево, и забылся тревожным сном.

Мавки тихонечко, как умеет только речная нечисть, вышли из воды, не поднимая плеска. Белые мокрые рубахи облепили стройные ноги.

– Красивый… – рыжая протянула ладонь, чтобы дотронуться до человека. Раздался тихий шлепок.

– Не трогай. Знаю я тебя. Потом не удержишься.

– Ну хоть немножко…

– Посмотри на него, в нём дух еле держится.