Добролёт - Валерий Николаевич Хайрюзов

надо испросить мою хозяйку. Не знаю, какую резолюцию она положит, позволит ли монаху Иннокентию отлучится из кельи – хоть и на убогую трапезу игемону Николаю.

Елизавета Ивановна. Давайте хоть чаю попьем.

Иннокентий (Свербееву). Вот видишь. Садись с нами. Будем пить чай.

Свербеев. Я должен доложить.

Иннокентий. Ну, коли недосуг, то иди и доложи. Так и доложи: занят.

Свербеев. А как же с часами?

Иннокентий. Как видишь, идут и звонят.

Елизавета Ивановна. Наконец-то и здесь пошло время. А то остановилось, застыло.

Свербеев. Владыко, я про губернаторские.

Иннокентий. Зайду и посмотрю. (Свербеев кивает головой и выходит.)

Елизавета Ивановна. Чай готов. Прошу.

(Иннокентий с офицерами и печником садятся за стол.)

Картина третья

Открывается дверь. В дверях в сером плаще появляется Муравьев. Быстро оглядывается и дает знак Свербееву, чтоб тот остался за дверями. Навстречу генерал-губернатору спешит Яшка-тунгус.

Муравьев. Скажи его преосвященству, что Николай Николаевич просит его принять. И не делай такое лицо. Я знаю, он здесь.

Яшка-тунгус. А мне все равно. Кто Николай Николаевич, а кто Никита Сергеевич. Если просите, то подождете. Владыка занят.

Муравьев. Скажи, что просит самый главный.

Яшка-тунгус. Здесь самый главный – владыка. Жди!

(Открывается дверь, заглядывает Свербеев.)

Свербеев. Ты как разговариваешь! Ваше превосходительство, может, я его того…

Муравьев (строго). Спокойно. Инородец поступает по-инструкции. У них в церкви дисциплина, пожалуй, посильнее солдатской – иначе нельзя. Закрой дверь.

Яшка-тунгус. Если ты главный, то, мил-человек, скажи, почему меня седня в лавке обсчитали?

Муравьев. А ты кто будешь?

Яшка-тунгус (с гордостью). Я Яшка-тунгус, келейник владыки. Меня седня утром в лавке обсчитали.

Муравьев. Что же, прикажешь в каждую лавку полицейского ставить?

Яшка-тунгус. Если ты главный, то прикажи, чтоб не воровали. Чтоб не обсчитывали, не ругались. Как в Писании сказано: «Не воруй, не греши, не желай жены ближнего своего».

Муравьев. Люди живут не по Писанию. И Писание – не инструкция.

Яшка-тунгус. В храмах-то прилюдно не пьют. А вот в господских домах вино на чашечках подают, а ведь пить – грех. Я на Камчатке одного встречал, он кричал: «я вождь – тоён». А вышло, что у него умоповреждение.

Муравьев. Вот что, милейший. Иди и доложи: пришел генерал-губернатор.

Яшка-тунгус. Генералы все на войне.

Муравьев. Занятно-занятно. (Свербеев помогает ему снять плащ, он остается в генеральском мундире. Из комнаты навстречу Муравьеву уже спешит Иннокентий.)

Иннокентий. Ваше превосходительство! Не ожидал! (Благословляет Муравьева.)

Муравьев. Как говорится, если гора не идет к Магомету, так Магомет идет к горе. За вами не угонишься. Я в Якутск, а вы на Камчатку. Я на Камчатку, а вы в Америках.

Иннокентий. Да полно вам. Приехал и первым делом решил навестить свою обитель.

Муравьев. Ваше преосвященство! Срочность моего появления здесь вызвана чрезвычайным обстоятельством. Из Петербурга с особыми поручением прибыла экспедиция. Ей поставлена задача установить границу с Китаем по Становому хребту.

Иннокентий (недоуменно). А как же Амур?

Муравьев. Амур отдать Китаю. И запереть нас, как в бочке. Ваше преосвященство! Я прошу вашей поддержки и помощи. Сами понимаете, время непростое: война. Казна пуста. Я решил сделать большой сплав по Амуру и показать всему миру, в том числе и нашему правительству, что мы готовы твердой ногой стать на Амуре.

Иннокентий. В чем я вам мог бы оказать помощь?

Муравьев. Благословите меня на столь необходимое для России дело. Я знаю: государь-император очень уважает вас, и ваше слово будет услышано.

Иннокентий. Я готов помочь вам.

Муравьев. Завтра Катышевцевы приглашают меня к себе. Будет разная публика.

Иннокентий. Я вас понял, ваше превосходительство. Пользуясь случаем, хочу высказать вам личную благодарность. Вы позаботились, чтобы от Якутска до Охотска не продавали вина. Доброе дело приносит добрые плоды.

Муравьев. Да, действительно против тайного провоза приняты строгие меры. Если будем завозить туда вино, то местное население сопьется и вымрет, как вымерли мамонты.

Иннокентий. Вы считаете, что они от водки вымерли?

Муравьев. Не ловите меня на слове. Рад, рад был повидать вас. Я спешу. Вы уж извините. Кругом чужие глаза и уши. Пришлось навестить вас инкогнито. Жду вас к себе. (Идет к двери, на секунду останавливается.) Вот увидите, они еще, как мухи, начнут жужжать! (Выходит.)

Картина четвертая

Сергей. Ваше преосвященство, позвольте слово молвить.

Иннокентий. Суворов слово не просил, Суворов слово брал. Я думал, что губернатор послал вас, чтобы привести к нему на аудиенцию силой.

Сергей. Ваше преосвященство! Я прочитал ваши записки об островах Уналашкинского отдела. Замечательно! За Уралом огромные неосвоенные территории, дикие места. Чем глубже проникаешь в Сибирь, тем все больше убеждаешься: только просвещение может принести реальную пользу этим краям.

Иннокентий. Измерение просвещения народного числом грамотеев очень может быть ошибочным, потому что грамотность без нравственности есть тоже, что нож у своевольного ребенка. Просвещают один ум. А сердце? А нравственность?

Сергей. Что же делать, владыко? Подскажите, куда направлять стопы наши? Чтоб была большая польза Отечеству нашему.

Иннокентий (глядя на Сергея). Вы спрашиваете меня, куда направить ваши молодые силы? Поезжайте на Амур. В России много народу… и все идут по одной дороге… В Петербурге нельзя не только идти против всех, но даже нет возможности остановиться и подумать – собьют с ног. А здесь… можно и против идти. А, сколько еще непочатого! Господь дал мне желание ехать в Америку. И первая моя мысль была: «Вот там-то я уже буду действовать один, я буду учить и учиться, когда и как хочу».

Невельской. Владыко прав, уж если ехать, то на Амур. Спасибо вам, владыко, что вы поддерживаете наши усилия.

Иннокентий. Как там мой сын?

Невельской. Гаврила вместе с матросами на Петровском несет службу. Разделяет с ними все тяготы. Мы там открыли часовню.

Иннокентий. Бог ему в помощь.

Сергей. Вот вы, владыко, говорите, что вера православная укрепляется делами, подвигами во имя Господа нашего Иисуса Христа. Я часто задаю себе вопрос: отчего это, что я не хочу и не желаю думать и делать, то думаю и делаю?

Иннокентий. Ваш вопрос, сын мой, доказывает, что вы думаете, а думать способны только умные.

Сергей. Но я не всегда исполняю заповедей Христовых. И не один я так живу, почти все так делают. Грешен я, владыко. (Замолкает.)

Иннокентий. И что же?

Сергей. На дуэли дрался с приятелем. За это меня сюда отправили.

Иннокентий. Дурное дело нехитрое. Из-за чего дрался?

Сергей (оглянувшись, тихо). Виноват, батюшка. Из-за женщины.

Иннокентий. Надеюсь, жив противник-то?

Сергей