Добролёт - Валерий Николаевич Хайрюзов

Иннокентий. Ну, вот я снова здесь, где когда-то меня будил перезвон этих часов.

(Открывается дверь, и в комнату входит келейник Иннокентия Яшка-тунгус).

Яшка-тунгус. Вы просили найти отца Тихона.

Иннокентий. Где он?

Яшка-тунгус. Здесь. Ждет в сенях.

Иннокентий. Еще что надумал, в сенях. А ну, зови!

(Входит отец Тихон. За ним Яша-тунгус.)

Иннокентий. Да ты присаживайся, Тихон. Говорят, в ногах правды нет.

Тихон. А ее вообще нет, правды-то!

Иннокентий. Ты неправ, Тихон.

Тихон. Владыко, служу исправно. Молюсь за чад своих денно и нощно. Но как пили, так и продолжают пить. Как били жен, так и продолжают бить. Вот она, вся правда.

Иннокентий. Скажи, Тихон, сколько лет ты служишь в Богоявленской?

Тихон. Пять лет, владыко.

(Пауза. Иннокентий медленно прохаживается по комнате, затем оборачивается к Тихону.)

Иннокентий. Как ты смотришь на то, чтобы сменить место службы?

Тихон. Как прикажите, владыко.

Иннокентий. Я желаю твое мнение знать.

Тихон. Пусть будет по-вашему.

Иннокентий. Хочешь поехать служить на Ситху? Новое место, другие люди.

Я там двадцать лет отслужил. Алеуты – добрый народ, боголюбивый. На службе, как зайдут в храм, так и стоят, не шелохнувшись. Всегда и во всем готовы прийти на помощь.

Отец Тихон. Это где, за морями?

Иннокентий. Да, на Алеутских островах. Там священник недавно скончался, и заменить его некем.

Отец Тихон. Так это в Америках! (Падает на колени.) Владыко, не губи! У меня малое дитя. Ехать с ним в Тмутаракань, на съедение диким! Оттуда намедни казак был у меня, говорит, голод там, люди коренья грызут, из-за гнилой рыбы дерутся. Уж лучше в солдаты!

(Пауза.)

Иннокентий (хмуро). Встань, отец Тихон, иди с Богом. Насильно никто тебя посылать не будет.

(Тихон, пятясь задом, выходит.)

Яша-тунгус. Владыко, пошли в Америку отца Данилу. Он местным придется по душе.

Иннокентий. Данилу? Да его за пьянство лишили рясы.

Яша-тунгус. Народ его шибко любит. Говорят, сколько бы отец Данила ни выпил, но службу до конца стоял.

Иннокентий (хмуро). Крепок говоришь? Что не дурно, то потешно. Пусть ходит по кабакам и там стоит сколько сможет. Тьфу!

Яшка-тунгус (бормоча). Чоё-то осерчал нынче батюшка, шибко осерчал!

(Выходит из комнаты.)

Иннокентий (с тяжелым вздохом). Царица Небесная, вразуми чад своих.

(В комнате с подносом в руках появляется Елизавета Ивановна.)

Елизавета Ивановна. Царица Небесная, слышит тебя батюшка, даже если ты молчишь.

Иннокентий. Каждый день я молю Господа нашего, чтобы он дал мне силы и разумение понять мир, в котором пребываю.

Елизавета Ивановна. Вот чаю с вареньем скушай, батюшка, все плохое и уйдет.

Иннокентий (как будто рассуждает сам с собой). Я постоянно подвержен искушению: просить сильных мира сего. Для этого и сюда стопы свои направил.

Елизавета Ивановна. Просьба не грех.

Иннокентий. Где найти людей, благочестивых, ревностных и деятельных? Кто поедет в наши американские колонии и продолжит дело, которому я отдал лучшие годы?

Елизавета Ивановна. То, что сегодня кажется невозможным и трудным, завтра покажется легким и простым. Найдутся и люди.

Иннокентий. Огорчил меня Тихон, огорчил. Надо же! Чтобы не ехать в Америку, готов идти в солдаты. (Делает паузу.)

Как пережить нам эту войну? – Тихон прав, на Алеутах голод, нет хлеба, люди умирают. А западные цивилизации ведут себя, как флибустьеры: останавливают наши корабли и выгребают из трюмов последнее. Заберут англичане у нас Америку, заберут!

Елизавета Ивановна. Почему вы не поспешаете к губернатору?

Иннокентий (с улыбкой). Есть мнение, что губернатор все может. Лишь бы к нему попасть. А он возьмет, откроет ларь и отсыплет – кому золота, кому овса.

(В комнату заглядывает Яшка-тунгус.)

Яшка-тунгус (громко, вроде бы как самому себе). И накормит всех пятью хлебами. Да не заберут, батюшка, Америку!

Иннокентий. Ты прав, не заберут. Мы ее сами отдадим!

Елизавета Ивановна. Батюшка, неужели ты выведешь за штат отца Тихона накануне Пасхи?

Иннокентий. Мы несем службу Господу нашему каждую минуту, а не от праздника до праздника.

Елизавета Ивановна. У отца Тихона мать больная, дите малое.

Иннокентий. Я хотел дать ему возможность исправиться.

Елизавета Ивановна. Бывает, что человека оговаривают. Почему надо верить на слово одной стороне и не спросить другую?

Иннокентий. Если бы я занимался только этим, то проходил бы по другому ведомству.

Яшка-тунгус. Я вот одного не пойму: у губернатора вон сколько народу – тыщи! А идут к нам.

Елизавета Ивановна. И хорошо, что идут.

Иннокентий. Американская компания при всем своем усердии не в состоянии делать пособий более тех, какие мы имеем. Вот сижу и думаю, к кому пойти.

Елизавета Ивановна. Надо идти к нашим купцам.

Иннокентий. Да, ты права.

Елизавета Ивановна. Говорят, в Иркутск пожаловал сам управитель Американской компании Николай Францевич Лажкин.

Иннокентий. Дай-то бог, надо бы и с ним повидаться.

Елизовета Ивановна. Когда Тихон выходил, на нем не было лица.

Иннокентий. Он сказал, что хочет в солдаты.

Елизавета Ивановна. Так сейчас же война!

Иннокентий. Я его за язык не тянул. Признаюсь, меня часто посещают сомнения. Но когда я выхожу к людям, все сомнения оставляю при себе. В Америке, на Уналашке, я вначале жил с женой моей и с малым дитем, среди туземцев, в землянке. И там меня посещали сомнения, прав ли был я, подвергая свою семью испытаниям.

Иннокентий (помолчав). Вот что, матушка. Помню, ты раньше неплохо пела. Может, утешишь мою душу? Спой, милая, что-нибудь.

Елизавета Ивановна. Да я, право, и не знаю что. Давно за гармонию не садилась. Но так уж и быть.

(Садится за фисгармонию, перебирает клавиши. Входит Яшка-тунгус.)

Яшка-тунгус (шепотом). Владыко! Здесь девица к вам. Говорит, что знает вас.

Иннокентий (тихо, но уже с улыбкой). Часы пошли, и люди пришли. Теперь их не остановишь. Ты что, Яша, и ее в сенях оставил? Зови!

(В комнату входит дочь Катышевцева, Фрося. Делает попытку упасть на колени. Иннокентий, глядя на нее, показывает, чтобы она встала с колен и, прикладывая палец к губам, показывает глазами на Елизавету Ивановну. Фрося приподнимается.)

Елизавета Ивановна. Я краем услыхала, как отец Тихон про нас, про женщин, сокрушался. Может, эту? (Поет):

У церкви стояла карета,

Там пышная свадьба была,

Все гости нарядно одеты,

Невеста всех краше была.

На ней было белое платье,

Венок был приколот из роз,

Она на святое распятье

Смотрела сквозь радугу слез.

Фрося (Вновь падает на колени и говорит шепотом.) Владыко, прости меня, грешную. (Иннокентий вновь показывает,