Революция 1918 года в Финляндии и германская интервенция - Виктор Михайлович Холодковский

надобности можно позвать на помощь. Финляндская революция особенно ясно показала международный характер классовой борьбы».

Палачи финляндской революции стали героями дня для скандинавской буржуазии и в то же время объектом ненависти и презрения для трудящихся скандинавских стран. Когда Маннергейм приехал в Швецию в июне 1918 г., король Густав V наградил его Большим крестом ордена Меча «за услуги, которые он оказал Швеции посредством освободительной войны». Принимая награду, Маннергейм полюбопытствовал, что понимается под этими услугами. Король ответил: «Я могу вам сказать, что только после вашей победы мы почувствовали себя спокойно в собственной стране». Не довольствуясь этим, король во время следующего приезда Маннергейма в Швецию в феврале 1919 г. наградил его еще орденом Серафима. Совсем иначе отнеслись к палачу революции шведские трудящиеся. Рабочие Стокгольма встретили приезд Маннергейма массовыми демонстрациями протеста. Газета «Фолькетс дагблад» поместила резкую статью о Маннергейме; за это ее редактора на полгода посадили в тюрьму. Когда в том же феврале 1919 г. Маннергейм по приглашению датского короля Христиана X прибыл в Копенгаген, народ забросал проезжавших по улице короля и его гостя тем, что было под рукой: комьями снега. Король наградил Маннергейма орденом Слона. Белофинский генерал рассчитывал проследовать далее в Норвегию, куда был приглашен королем, но в Копенгагене узнал от норвежского посланника, что в случае приезда Маннергейма в Христианию левые элементы собираются устроить всеобщую забастовку и прекратить подачу электричества и воды в королевский дворец. И хотя король заверял, что подача воды и электричества будет обеспечена во что бы то ни стало, генерал не пожелал наэлектризовывать атмосферу в норвежской столице — он вовремя заболел, и визит не состоялся.

Столь же противоположным было отношение господствующих классов и демократических слоев Скандинавии к вернувшимся из Финляндии добровольцам, воевавшим на стороне белых. Народные массы называли их убийцами и буквально подвергали бойкоту. Рабочие исключали их из профсоюзов, требовали их увольнения. Например, на собрании пекарей в Эстерзунде было решено призвать рабочих всех предприятий, где работают такие добровольцы, добиваться их увольнения. Атмосферу моральной изоляции, которой окружили шведские рабочие этих палачей финляндской революции, можно представить из следующего письма одного члена «черной бригады», опубликованного газетой «Хувудстадсбладет» 19 августа 1918 г.: «Я не знаю, имеете ли вы там, в Финляндии, правильное представление о ненависти и преследованиях, которым мы, шведские участники войны в Финляндии, подвергаемся тут у себя дома, в Швеции, со стороны социалистов и особенно левых социалистов, которые прямо-таки кипят от бешенства по поводу той помощи, которую мы оказали братской стране в роковой для нее час... Когда наше судно подошло здесь к пристани в Стокгольме, то народ молчал, никто не помахал платком, не поприветствовал нас по случаю возвращения домой, не раздалось ни одной патриотической песни... (печатая это письмо, «Хувудстадсбладет» разоблачила собственную ложь насчет восторженного приема, якобы оказанного в Швеции вернувшимся из Финляндии добровольцам. — В. X.). В Стокгольме нельзя, например, даже ходить спокойно. Если покажешься с прекрасным крестом за свободу (награда, полученная добровольцами от белофиннов. — В.Х.), то слышишь, как тебя называют «убийцей». Когда кто-нибудь проходит мимо, то слышишь шепот «убийца». Даже члены риксдага титулуют нас убийцами. Сама наша жизнь и здоровье не находятся в безопасности. Откроешь молодежную социалистическую газету — обычно есть заметка насчет какого-нибудь грубого нападения на «черногвардейца», как нас тут называют. Люди ликуют и гордятся тем, что смогли кого-нибудь из нас избить до полусмерти, с восторгом рассказывают, что переломали ребра, и хвастаются тем, что нападавших на человека из «черной дьявольской бригады» было много... Где бы ни появился кто-нибудь из нас, его преследуют. Он не может показаться на танцевальной площадке, не может участвовать в спортивных состязаниях, не получит кофе в каком-нибудь дешевом кафе. В Лулео забастовала пожарная команда оттого, что был принят обратно на работу участник боев в Финляндии».

Итак, ложь буржуазии насчет якобы освободительного характера войны, которую вели белофинны, будто бы защищавшие свободу и демократию, не ввела в заблуждение трудящихся скандинавских стран. Они расценили поражение финляндской революции как поражение сторонников подлинной демократии исвободы в Финляндии и поэтому так ненавидели врагов революции.

Поражение революции в действительности открыло самый мрачный период, какой когда-либо переживала Финляндия за всю свою историю. Внутри страны — разгул дикой реакции, неслыханный белый террор, во внешнеполитическом отношении — окончательное закрепление зависимости Финляндии от Германии — таковы были результаты победы буржуазии над теми общественными силами, которые действительно боролись за социальное и национальное освобождение финляндского народа. Попрание демократии, жестокость, предательство национальных интересов — все те обвинения, которые буржуазия клеветнически выдвигала против финляндских революционеров, в применении к ней самой оказались целиком и полностью справедливыми.

«Война кончилась. Началась охота на людей. Массовые расстрелы стали в порядок дня», — так характеризовал положение в Финляндии свидетель, который был дальше всего от желания чернить белофиннов: он был членом шведской «черной бригады» и сам сражался на их стороне. Белый террор в Финляндии по своим масштабам и жестокости превосходил даже «кровавую майскую неделю», которой французская буржуазия отпраздновала свою победу над Парижской Коммуной: он продолжался многие месяцы, свирепствовал не в одной столице, а во всей наиболее населенной южной Финляндии, и отличался еще более зверскими методами расправы. Хватали и тех, кто не имел отношения к военным действиям, достаточно было одной принадлежности к классам, совершавшим революцию. Что же касается красногвардейцев, то не только они, но и их родственники стали объектом мести буржуазии. Зная о свирепости белофиннов, от которых нечего было ждать справедливости, многие, не знавшие за собой никакой вины, но принадлежавшие к тем классам, которые вызывали у белых ненависть, предпочитали на время спрятаться, уходили в леса. На них, как на зверей, устраивали облавы, нередко с собаками, и с торжеством брали в «плен». Упоминавшийся выше член «черной бригады» описал, как выглядела одна такая группа пленных (их было 30 человек) и как с ними поступили. Это были «на вид обыкновенные добродушные крестьяне, некоторые еще мальчики, а в конце шеренги стояли две женщины и две пятнадцатилетние девочки с косами... Какого-нибудь порядочного допроса, заслуживающего этого названия, не было — только казнь».

В письме, направленном Свинхувуду 15 июня 1918 г. и оставшемся, конечно, без ответа, будущая депутатка сейма Роза Силланпяя нарисовала потрясающую картину белого террора, жертвами которого становились все, имевшие хоть какое-то отношение к красным. «Расстреливали санитарок, поварих, машинисток, канцелярских работников, жен и детей красногвардейцев», — писала она, подчеркивая, что «так происходит везде» в Финляндии А «Почти в каждой рабочей семье хоть один человек был расстрелян