Робеспьер - Эрве Лёверс

берёт слово в Конвенте 10 февраля (22 плювиоза), затем начинается долгое и тревожное молчание. Оно длится месяц.

Болезнь и неопределённость

В течение долгого конца зимы II года голос Робеспьера мёртв. Проходят дни, недели, а он не появляется снова ни в Якобинском клубе, ни в Собрании, ни в Комитете общественного спасения. Его возвращение в клуб 13 марта 1794 г. (23 вантоза) не проходит незамеченным; его так ждали, за него так боялись. В этот день он появляется одновременно со своим другом Кутоном; тот также отсутствовал из-за болезни. Под горячие аплодисменты трибун они возвращаются к общественной жизни. Что произошло? Изнурённый месяцами непрерывной работы в Конвенте, в Комитете и в Якобинском клубе, Робеспьер заболел.

Как раз через неделю после его последнего выступления в Собрании, слухи распространяются в Париже. 17 февраля (29 плювиоза) народное общество секции Единства, обеспокоенное тем, что узнало о болезни Робеспьера и Кутона, назначает комиссаров, чтобы осведомляться об их здоровье у их домашних; оно "должно быть дорого всем добрым республиканцам". В тот же самый день и в последующие дни другие народные общества предпринимают такой же шаг. У домашнего очага Дюпле его хозяева информируют множество посетителей, не скрывая своих страхов; он так слаб.

Беспокойство охватывает весь Париж. 19-го (1 вантоза) Бакон, агент министра внутренних дел, указывает: "Возле Ботанического сада, очень многочисленная группа беседовала о болезни Робеспьера. Народ кажется таким огорчённым этим, что он говорит, что, если бы Робеспьер умер, всё бы погибло; он единственный, сказала одна женщина, препятствует всем планам злодеев. Только один Бог мог бы ручаться за дни этого неподкупного патриота (все глубоко вздохнули)". В тот же самый день агент Шарамон сообщает о таких же опасениях: "Очень боятся за дни Робеспьера и Кутона, на эту тему приводят уже тысячу домыслов, уже пускают сплетни, что, быть может, они были отравлены. Другие говорят, что это из-за работы огонь перешёл в их кровь; хотят знать в точности, каков род болезни, который удерживает их в постели, ибо это интересует многих истинных друзей республики". Тревога говорит о чрезвычайной популярности Робеспьера, особенно в народных кругах.

В последующие дни, в то время, как вызывает досаду нехватка хлеба, мяса, масла и овощей, санкюлоты успокаивают себя: Робеспьеру будто бы стало лучше, он будто бы даже вышел из дома (20 февраля-2 вантоза). Очень быстро намёки на депутата стираются из полицейских рапортов и прессы. И всё же, проходит более двух недель, прежде, чем он снова появляется в Якобинском клубе и в Собрании. 13 марта (23 вантоза), день его возвращения в клуб, это также день, когда он возобновляет свою работу в Комитете общественного спасения.

Почему такой долгий период выздоровления? Объясняют ли всё болезнь, усталость? Его популярность чрезвычайна, но она имеет оборотную сторону, также чрезвычайную. Многие боготворят его, многие его ненавидят. Не могло ли быть у Робеспьера подлинной усталости перед лицом обвинений, которые возобновлялись против него? Речь идёт здесь не об атаках контрреволюционеров, которыми он гордится, а об атаках "крайних" и врагов религии. В Якобинском клубе он должен оправдываться: "Было бы еще хорошо, если бы я был умеренным, фельяном, как об этом говорят в кафе"[294] (26 декабря-6 нивоза). Он негодует: "Из-за того, что я осуществлял в Комитете общественного спасения одну двенадцатую часть власти, меня называют диктатором" (10 января 1794 г.-21 нивоза II года). Всего за несколько дней до его болезни, его обвиняют в разгар заседания клуба. Сэнтекс, недовольный исключением Брише за его предложение чистки Конвента, удивляется, что клуб не взял время на размышление, затем предъявляет обвинение: "Я замечаю, к тому же, что с некоторого времени оно [Якобинское общество] позволяет себе господствовать при помощи деспотизма общественного мнения, тогда как только принципы должны управлять его решениями". Кем мог быть неизвестный Сэнтекс? Робеспьер клеймит его титулом интригана и добивается его исключения без обсуждений (7 февраля-19 плювиоза).

Однако, можно ли сомневаться, что эти атаки достигали своей цели, тревожили его? Затрагивая его, они подрывают его авторитет и его политические выборы, которые он защищает. Также, можно ли сомневаться в том, что его беспокоила перспектива борьбы против "новой фракции"? До какого предела нужно будет нанести удар?

Начиная с конца января, Робеспьер приготовил тезисы обвинительной речи. Во многих пунктах заметки напоминают его выступление в Якобинском клубе за 8 января (19 нивоза), во время которого он ещё раз оправдал своего друга Демулена. Здесь мы вновь находим всё то же обвинение в адрес фракций, которые стремятся к модерантизму и к эксцессам, иногда с одинаковыми формулировками; здесь мы вновь находим всё то же желание пощадить одновременно Эбера, слева, и Дантона с Демуленом, справа. Как и в начале января, атака сосредотачивается на Фабре д'Эглантине и его друзьях, скомпрометированных скандалом с Ост-Индской компанией. Однако речь идёт не о том, чтобы начать процесс об алчности и воровстве, а о том, чтобы поразить тех, кто нападает на политику Комитета общественного спасения. И Робеспьер называет имена: Дюбуа-Крансе, Мерлен из Тионвилля, Бурдон из Уазы, Филиппо, оба Гупийо, Марибон-Монто, Фабр д'Эглантин; это процесс о снисходительности, без того, чтобы затронуть Демулена, всё же критикуемого в докладе, и особенно Дантона, полностью обойдённого стороной. Обличительная речь осталась в состоянии черновика.

У Дюпле Робеспьер наблюдает и задаёт себе вопросы. В клубе Кордельеров Эбер негодует по поводу колебаний поразить снисходительных и обвиняет "усыпителей" из Комитета общественного спасения. Как согласиться с таким обвинением? В данный момент Робеспьер имеет в своём распоряжении речь Сен-Жюста, который рассматривал в Конвенте вопрос о подозрительных (26 февраля 1794 г.-8 вантоза II года). Он проповедовал твёрдость и обвинял "сторонников снисходительности". Доклад закончился декретом, уполномочивающим Комитет общественной безопасности освободить "арестованных патриотов", и предписывающим наложение секвестра на имущества врагов Революции. Пять дней спустя Сен-Жюст возвращается на трибуну и добивается, чтобы конфискованные имущества были распределены между "малоимущими патриотами". Это знаменитые вантозские декреты, которые намерены поощрить республиканский дух, "сделать народ счастливым", облегчить нищету путём перераспределения имуществ признанных подозрительными врагов, но также успокоить санкюлотов; Конвент думает о них.

Тем не менее, в Собрании, в клубах и в прессе ничто не может успокоить распри. Война фракций уже здесь. Когда Робеспьер возвращается, он решает положить