Ветер плодородия. Владивосток - Николай Павлович Задорнов

Экспедиция подполковника Будогосского движется по горам, намечая пограничную линию между Россией и Китаем от озера Ханка к корейской границе. Идут тяжело, прорубая леса и ставя знаки по вершинам хребтов. До сих пор границы определяли по рекам. Теперь по водоразделу. Все речки, идущие с хребтов на восток, отмежевываются от России. Все речки, текущие на запад, остаются Китаю.

Поручик Усольцев с внимательным выражением слушал все, что говорил Алексей. Он в деле оказался опытным межевщиком, расшифровывал вид равнины, словно читал по учебнику любопытные страницы. Идя с Будогосским, они присматривались тут ко всему и обсуждали. Конечно, не сразу все могли решить.

Вот идет древний пограничный вал. Сибирцев что-то поморщился, и Усольцев вздрогнул, испугался, чем-то не угодил? Почему этот молодой офицер, такой нежный на вид, так напряжен в разговоре с Алексеем?

Слыхал про Сибирцева, но никак не ожидал, что встретит. Да где, среди Великой равнины на Зеленом Клину!

Из травы выбежали две косули и замерли, вздрогнули и понеслись к травяным зарослям, оставили вмятины на траве.

Муравьеву нужны такие быки, как Будогосский. Как он умел их находить? Навьючить, любые рога обломать, а известно, что Будогосский — грубый интриган, соперников не терпит. Венюкова со свету сживает за экспедицию 1857 года. Но все делает, что ему поручено. Такие характеры и нужны для разграничения земель.

Сибирцев и Усольцев пошли по равнине, бросали лопатами. Оказалась — точно земля. Всю эту равнину когда-то запахивали. Государство зависело от Китая. Как и все соседи Китая, оно перенимало у китайцев все полезное.

— Посмотрите. Видите, это грядки.

Это были грядковые посевы китайского образца.

Сибирцев хотел спросить: но были ли тут китайцы? Вместо этого сказал:

— Пойдемте дальше. Посмотрите, ведь это крепость!

Более версты шел вал и частые новые брустверы[47], и разные остатки укреплений и батарей. Просматривались и боковые валы, но уже без подобных фортификаций, только с укреплениями по сторонам ворот провала.

На другой день пошли дальше. Из травы и болота, травой же обросшая открылась впадина, мохнатая крутая стена, вся в кустарнике и деревьях, вросших в ее трещины. В основе этого грандиозного сооружения — земляной вал. Влезли наверх. Как и все здешние городища, оно укреплено для отражения врагов с юго-запада, со стороны Китая и Маньчжурии.

Сибирцев и Усольцев вместе ходили по холмам, осматривали окрестности.

— А не это ли Зеленый Клин, о котором толкуют по всей России от Пскова и Чернигова?

— Конечно! — отвечал Усольцев.

Глава 7

ОТРЕЧЕНИЕ ОТ ЦАРЬГРАДА

Пароход «Америка» пришел и встал на якорь в проливе между оконечностью полуострова, названного на карте Принц Альберт свисающего от материка в океан, и отрезанной от него горою острова, обращенного на пролив крутой стеной почти к судну. На глаз пролив прям, как аллея, в милю шириной и длиной около восьми, иначе говоря, почти в десять верст[48]. Сопки на обоих берегах прикрывают его. Пролив соединяет два опоясанных хребтами залива по обе стороны полуострова. Оба в свою очередь полуопоясаны мысами.

Пролив защищен почти от всех ветров и способен вместить бесчисленное множество кораблей, стать гаванью, подобной Гонконгу, где порт на проливе и каждое углубление в береге служит гаванью. На карте пролив не прям, как видится глазу. Справа по борту «Америки» северный берег на карте полуострова, как в лапках животного под брюхом. Это гористые мысы, между которыми гнездятся бухты, одна другой лучше. Всех интересует вход в самую дальнюю, пятую по счету, она уходит вглубь полуострова и еще изгибается, образуя в нем полость, как может выразиться сухопутный человек.

С правого борта видна оконечность полуострова Принц Альберт. С левого — сопки в тени, повыше и помрачней, как стены в лесах, падают к воде. Подошла шлюпка с «Новика». Сибирцев, Усольцев и двое штурманских офицеров поднялись на борт, представились и рапортовали. «Новик» в западном заливе, крейсерует в вершине по другую сторону полуострова Принц Альберт, на подходах к устью реки Суйфун.

Муравьев, войдя сегодня в пролив, глянул и велел его назвать «Босфор Восточный». Не совсем понятно, почему Муравьев был весьма неразговорчив и чем он озабочен, он спешил и толком ни во что не входил и не придавал значения тому, что видел, хотя деятельно стремился сюда. У Муравьева, конечно, все обдумано и решено заранее, и он очень спешил на встречу со своей сухопутной экспедицией, проводящей границу. Оставались дела с Китаем, с Японией, с Англией и ее союзниками. Он исполнял дело, к которому давно готовился. Спешил спокойно, и взор его не менялся и не был мягок. Он «драл шкуру со зверя»…

Летние ночи коротки и по-южному черны. Сорок вторая параллель. Муравьев сел за стол до свету, при свечах, мерцавших огоньками в медных подсвечниках. Голова его в бумагах на столе и в делах, а чувства полны идеями дня.

Слышно, как лопатами перегребают уголь. Пары поднимают. Передышка для механиков и кочегаров окончилась. Слышно, как стучат лопатами еще и еще.

При свечах наскоро прошли обмены мнениями с полковником генерального штаба Романовым, с капитаном «Америки», со своими штабными и дипломатами. Вызваны корветские офицеры, исполнявшие описи, которые оставались ночью на пароходе. Командиры корветов вчера после принятия от них рапортов отпущены; у них своих дел по горло.

Пролив еще закрыт густым туманом. Солнце не всходило.

— Туман! — сказал Николай Николаевич, выходя на шканцы[49] и обращаясь к Сибирцеву с таким видом, словно в этом виноват он.

Какое таинственное покорение края. Зачем все это? Для чего? Всякая слава не вечна! Разве в славе орла суть? Важнее всего торжество природы, новизна, волшебство и чистота людских трудов. Во всяком открытии есть что-то таинственное, непознаваемое. Ради жизни и продолжения семьи. Народ, или как теперь говорят «нация» — это большая семья, и дом ее, и ее поля, угодья, и моря, и выходы к братским семьям оставлены будут своей семье от отца. «Славянские ручьи сольются ль в русском море, оно ль угаснет — вот вопрос…» Как на горящую свечу готовы дуть со всех сторон…

И сразу в тумане закраснела отчетливая тонкая дужка, как бывает нитка малого месяца, но ярче, окрашенней. Солнце сразу выплывает и убирается из воды, как после вахты. Огромное и красное, оно с красной леской оторвалось от воды, прошло еще несколько повыше от моря и встало прямо над кормовым флагом. В машине заработало погромче, словно курнула трубка американского механика, затянулось опиумом и пустило