История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

Последствия этого образовательного переворота стали для средневековой арабской культуры поистине разрушительными. Некогда живое интеллектуальное общество, начиная с XII века, постепенно скатывалось в безжизненный догматизм. Практические исследовательские занятия, занимавшие воображение столь многих мусульманских физиков и врачей, были заброшены по мере того, как догматизм заменил собой критический анализ, а традиция вытеснила всяческую новизну».

Можно спорить с Э. Кулсоном, однако этот спор о преимуществах свободного или регулируемого государством образования набирает все большую силу не только в США, но и в других странах мира. Историки обычно отмечают учреждение Низамом ал-Мульком государственных медресе как положительный факт, однако нельзя не заметить и того, что именно с середины XI века в исламе начинает постепенно замирать свободная рациональная мысль, уступая место ортодоксальным доктринам, отклонение от которых и сегодня часто считается ересью. Трудно сказать, насколько этому способствовали именно введенные при Сельджуках государственные учебные заведения, однако нельзя спорить и с тем, что именно государственное вмешательство стало началом конца для свободной, рациональной научной, богословской и философской мысли в исламе XI века[334].

Как бы то ни было, именно в нишапурском медресе «Низамийя» преподавал до конца своих дней упомнутый нами ранее ал-Джувайни, вернувшись из своего убежища в Хиджазе. Среди самых знаменитых его учеников был имам ал-Газали, однако, были у него и другие ученики, не столь известные в анналах всемирной истории, однако упомянутые в дошедших до нас письменных источниках по истории северного ислама.

Андалусский путешественник абу-Хамид ал-Гарнати, например, рассказав о легенде, согласно которой булгарский царь принял ислам после того, как его вылечил от тяжелой болезни некий мусульманский купец, пишет:

«А ученый у них называется балар, поэтому назвали эту страну «Балар», смысл этого – «ученый человек», и арабизировали это, и стали говорить «Булгар». Это прочитал я в «Истории Булгара», переписанной булгарским кадием, который был из учеников Абу-ль Масали Джувайни, да помилует его Аллах[335]».

Историки и исследователи Волжской Булгарии предполагают, что эта, к сожалению, не дошедшая до нас, «История Булгара» была написана или, как свидетельствует ал-Гарнати, переписана Якубом ибн Нугманом, с которым андалусский странник встречался в Булгаре (Биляре) в 1136 году. Так это или не так, но перед нами свидетельство о том, что какой-то булгарский судья (кади) получил свое образование в кругу ал-Джувайни в Нишапуре. Что же мы можем извлечь из этого, казалось бы, краткого и мимолетного упоминания о булгарском кади? Во-первых, мы убеждаемся в том, что культурные и образовательные связи городов Волжской Булгарии с центрами мусульманской учености продолжали укрепляться из века в век. Традиция получать высшее религиозное образование в Нишапуре и других городах Хорасана и Средней Азии была свойственна Северному исламу до второй половины XIX века, так что здесь мы имеем дело с самым началом, с фактическим зарождением этой традиции. Интересно также, что эти связи были двусторонними, то есть, ученые северного ислама жили и работали не только в пределах собственного государства, но и в самых известных научных и культурных центрах средневекового мусульманства – Бухаре, Мерве, Самарканде, Нишапуре, Балхе, Газни и самом Багдаде. Среди ученых, получивших образование в этих центрах, историки называют братьев-врачей Таджетдина и Хасана ибн Юнус ал-Булгари (Ирак, Мосульский университет), первый из которых оставил потомству трактат «Ат-тирьяк ал-Кабир» («Лучшие противоядия от различных ядов»)[336], уже названного нами Якуба ибн Нугмана и другого кади Булгара (Биляра) Абу-ль Ала Хамида ибн Идриса ал-Булгари, который в начале XII века обучался в кругу бухарских и нишапурских ученых. О последнем нам известно, что он был человеком экциклопедических знаний, «которому не было равных в различных науках», как отзывался о нем другой ученый из Волжской Булгарии, Сулейман ибн Дауд ас-Саксини Сувари, который заимствовал у Абу-ль Ала сведения по эмбриологии и сам составил на персидском и арабском языках получившую широкое распространению книгу «Цветок сада, радующий больные души»[337]. Известны комментарии одного из ученых булгарского происхождения, Бурханетдина ал-Булгари, который в конце XI века составил их к ряду книг самаркандских и несефских богословов, а также написал собственное произведение «Рисале»[338]. Известны его труды по фармакологии, риторике и богословию.

Одним из самых известных за пределами Волжской Булгарии булгарских ученых был шейх Ходжа Ахмед Булгари, который также был известным лекарем и учителем знаменитого султана Махмуда Газневи. Знания и благочестие этого ученого воспевали современные ему поэты, один из которых, Хаким Санаи, по существующему преданию взял его под свое покровительство и усыновил. Когда Ходжа Ахмед Булгари умер в возрасте 39 лет, его названный отец похоронил булгарского ученого, установив на могиле надгробие, которое в 1971 году было заменено надгробием из белого мрамора.

Мы видим, что многие булгарские ученые занимались медициной и смежными науками, что неудивительно в эпоху ибн Сины, с которым выходцы из Булгара жили и работали бок-о-бок, так же, впрочем, как с Бируни и другими великими учеными саманидского и газневидского Востока. Второе, что мы можем заключить из беглого замечания ал-Гарнати о булгарском кади Якубе ибн Нугмане и его «Истории Булгара», состоит в предположении о состоянии мусульманского богословия и юриспруденции в Волжской Булгарии XI–XII веков. Мы знаем, что учитель булгарского судьи ал-Джувайни был последователем ашаритского учения в богословии (каламе) и одновременно последователем шафиитского толка в исламском праве. Если Якуб ибн Нугман пошел по стопам своего великого учителя, он также был сторонником ашаризма и шафиитом, что говорило бы сразу о двух вещах: об унаследованной из практики Халифата широте юридического мировоззрения и, одновременно, широте богословских взглядов в Волжской Булгарии. О широте этих взглядов свидетельствуют также булгарские сочинения по богословию, ссылки на которое встречаются в произведениях восточных писателей. Среди этих сочинений «Полезные сущности» (Фаваид ал-Джавахир), «Всеобъемлющий» (Джамигъ) и «Путь» (Тарикат) Ходжи Ахмеда Булгари; «Комментарии к древним рукописям по адабу[339]» и «Рисале» Бурханетдина ал-Булгари и другие, в которых отражалась борьба наступающего на исламский мир догматизма с философско-рационалистическим подходом к религиозным вопросам.

Очевидно также, что в Волжской Булгарии XI–XII веков ханафитское право сосуществовало с другими правовыми школами ислама, что проистекало не только из того факта, что булгарские судьи, подобно Якубу ибн Нугману, могли обучаться в шафиитских медресе Востока, но и было естественным отражением торгово-ремесленного характера Северного ислама и булгарского государства, в котором жили и трудились представители многих стран исламского Востока. Среди этих жителей Волжской Булгарии и в среде заезжих купцов были отдельные люди и целые общины со своими шафиитскими, маликитскими и, конечно же, ханбалистскими традициями. Справедливость исламской юриспруденции требовала, чтобы тяжбы и проступки этих людей рассматривались в суде с учетом их собственной юридической культуры и культуры тех стран, откуда они были родом. Таким образом, булгарские судьи обязаны были знать, наряду с ханафитским, и другие юридические течения ислама, хотя можно уверенно предположить, что и в богословско-юридической культуре Волжской Булгарии присутствовали споры и дебаты между сторонниками более широких взглядов на ислам и консерваторами ханбалистского толка. Вышесказанное подтверждается и свидетельствами самого ал-Гарнати, который пишет о схожем с Булгаром-Биляром торговом городе Саксине:

«А в день праздника выносят многочисленные минбары, и каждый эмир молится с многочисленными народностями. И у каждой народности есть кадии, и факихи, и хатибы, и все (они) – толка Абу Ханифы, кроме «магрибинцев», которые толка Малика, иноземцы же толка Шафи’и».

Таким образом, в Поволжье XII века сосуществовали различные толки ислама. Более того, из наблюдений ал-Гарнати следует, что общины складывались по «национальному признаку», так что даже в таком издавна многонациональном, многоязыком и пестром городе, как Саксин, среди мусульман не было «наднационального» единства, которое проявлялось, видимо, только в случае необходимости совместно защищать город или отвечать на другие угрозы извне. Всякое разделение общин на правовые течения и народности могло служить причиной как «национальных», так и идейных трений, однако думается, что значительная удаленность северного мусульманства от основных дебатов эпохи не позволяла этим дебатам приобрести такую же ярую остроту и бескомпромиссность, которой они временами отличались в более древних мусульманских землях.