История российского мусульманства. Беседы о Северном исламе - Равиль Бухараев

Таким образом, если в христианстве книжное просвещение обреталось, за некоторыми исключениями, только в монастырях и храмах, то в исламе оно являлось в разной степени обязательным для всех верующих, что и вызвало к жизни мусульманскую систему образования и сопутствующую ей широкую книжную культуру. Важно и то, что в христианстве описываемого времени очень редко появлялись новые книги. Сама византийская традиция довольствовалась перепиской старых, «проверенных» книг, вроде Изборников 1073 и 1076 годов, о которых первый киевский митрополит Иларион, прославляя в своем «Слове о законе и благодати и похвале Кагану нашему Владимиру» просвещение Руси князьями Владимиром и Ярославом, говорил:

«Велика бывает польза от учения книжного; из книг учимся путям покаяния, в словах книжных обретаем мудрость и воздержание; это реки, напояющие вселенную, это исходища мудрости, в книгах несчетная глубина, ими утешаемся в печали, они узда воздержания[330]».

Подобные новые сочинения, как бы то ни было, были большой редкостью. Это неудивительно для страны, только осваивающей христианскую культуру, однако новые книги редко появлялись и в государствах с более укоренившимся христианством: в атмосфере, в которой всякие новые дискуссии считались еретическими, традиционность и догматизм Средних веков брали свое, почему этот период в христианстве и назван «Темными веками». Как пишет известный византинист А. А. Васильев в своем труде «История Византийской империи»,

«В Х веке, когда византийская цивилизация переживала время блестящего подъема, представители варварского Запада приезжали на Босфор за образованием. Однако, в конце Х и начале XI века, когда все внимание империи было сосредоточено на кампаниях, которые подняли империю на вершину ее военной славы, интеллектуальная и творческая активность немного упали. Василий II относился к ученым с презрением. Анна Комнина, автор XII века, замечает, что «наука… начиная с владычества Василия Порфирородного, и до самого царства императора Мономаха, находилась в пренебрежении у большинства людей, хотя и не исчезла вовсе». Отдельные личности, тем не менее, продолжали усердно работать и проводили долгие ночи над книгами при свете ламп. Однако высшее образование с государственной поддержкой на широкой основе возрождается только в середине XI века при Константине Мономахе, когда группа ученых, возглавляемая Михаилом Пселлом, вызвала у императора интерес к их проектам и стала играть значительную роль при дворе».

В последующем нам еще предстоит назвать имена Михаила Пселла и других выдающихся представителей византийской духовной культуры, среди которых выделяются также уже названный нами Симеон Новый Богослов и его ученик Никетас, однако их истовое духовное стремление выйти за пределы традиционного богослужения к личностному познанию Бога встречали суровые нападки византийской ортодоксии. Интересно, однако, что подобное личностное богоискательство осуждалось монастырской братией также и в первоначальном просвещении Руси в XI веке. Об этом свидетельствует, например, «Житие Святого Никиты Епископа Новгородского», чье желание божественного просвещения в затворничестве было осуждено как эгоистическое искушение нижеследующими словами игумена Киево-Печерского монастыря:

«Желание твое свыше сил твоих; берегись, чадо, чтобы, превознесшись, не пасть тебе. Смирение наше велит тебе служить на святую братию, и за это ты будешь увенчан от Бога[331]».

Житие святого Никиты, почившего в 1108 году, интересно и тем, как в нем запечатлено отношение к божественным книгам по сравнению с нелюбомудрым и смиренным следованием Преданию. В другом варианте его жития говорится:

«Никто не мог сравниться с Никитою в знании книг Ветхого Завета; все он знал наизусть: Книгу Бытия, Исход, Левит, Числ, Судей, Царств, все пророчества по порядку. Вообще, все книги ветхозаветные он знал очень хорошо, а святых евангельских и апостольских книг, данных нам по благодати Божией для нашего спасения и утверждения в добре, он никогда не хотел ни видеть, ни слышать, не только – читать; ни с кем он не хотел и беседовать о Новом Завете. Отсюда и ясно стало для всех, что он соблазнен диаволом. Удрученные этим, пришли к искушенному преподобные отцы… вознесли молитвы к Богу о Никите и отогнали от него беса, так что Никита уже не видел его. Затем, выведши его из пещеры, они просили, чтобы он сказал им что-либо из Ветхого Завета. Он же стал клясться, что никогда даже не читал тех книг, которые очень недавно знал наизусть; притом, теперь он не знал из них ни единого слова. Теперь его едва-едва могли научить грамоте… После этого он наложил на себя особенное воздержание и подвиги, начал вести строгую и смиренную жизнь и превзошел других в добродетелях[332]».

Именно смирение Никиты, а не его книжное начетничество, возвело его на новгородский епископский престол, что показывает, что следование святоотческому примеру ставилось на Руси выше, чем самое доскональное знание Ветхого и даже Нового Завета. Таким образом, в раннем православии XI–XII веков главным движителем веры была святоотческая Традиция, что не оставляло особенного места ни любомудрию, ни богословским дискуссиям.

Между тем в мусульманстве XI века, вопреки тому, что его ортодоксальные и догматические силы уже начали всерьез закрывать «двери ижтихада», то есть, самостоятельного осмысления веры, тем обеспечивая своим потомкам грядущее пришествие их собственных «темных веков», еще всерьез продолжались ученые и философские дискуссии на темы мусульманского права и многих вопросов вероучения; писалось и публиковалось множество популярных книг и научных трактатов. Дискуссии, проходившие в ученых и богословских кругах, становились доступными большому кругу мусульман именно благодаря написанным по их существу книгам; поэты, прозаики, историки и геграфы продолжали издавать свои сочинения для широкого читателя. Более того, сами властители мусульманских государств, на которые уже практически распался когда-то могущественный Аббасидский халифат, продолжали заказывать ученым и богословам трактаты на богословские и философские темы, подобные написанному в 1020 году по просьбе египетского фатимидского халифа ал-Хакима трактату «Успокоение разума» выдающего шиитского ученого богослова Хамид ад-Дина ал-Кирмани.

Другим знаменитым трактатом, созданным в те же времена, является непревзойденный «Канон» Ибн Сины, или Авиценны (980–1037), который, по утверждению лейденской «Энциклопедии ислама», и сегодня приносит практическую пользу ученым медикам и врачам. Не случайно в мусульманской истории Авиценна получил прозвание «Хатаман Аттиба» или «Печать врачей». Сама личность Авиценны и его современников свидетельствуют об уровне мусульманской культуры и цивилизации в Средней Азии, с которой Волжская Булгария была тесно связана торговыми, культурными, научными, образовательными и родственными связями. Фигура Авиценны, которого по праву можно назвать титаном общемировой культуры, свидетельствует не только о гениальность самого великого ученого, но и о той среде, в которой было возможно его появление.

Ибн Сина родился в 980 году близ Бухары и стараниями своего отца, занимавшего пост в государственной администрации Саманидов, получил в Бухаре самое глубокое образование, завершив изучение Корана и всей доступной исламской литературы в возрасте 10 лет. В возрасте 14 лет он превзошел всех своих учителей, и сам объяснял проблемы логики своему учителю ал-Натили. К восемнадцати годам он был законченным мастером в мусульманском праве, астрономии, логике, философии и медицине, причем выдающиеся врачи работали под его руководством, когда Авиценне было всего 16 лет. Вылечив амира Хорасана от серьезной болезни, он получил доступ в блистательную библиотеку Саманидов; обладая гениальной памятью, он в дальнейшем не пользовался никакими книжными пособиями, помня наизусть не только Коран, но и такие книги, как «Метафизика» Аристотеля. Несмотря на политическую нестабильной эпохи и бесконечные странствия, он оставил по себе колоссальное количество письменных трудов, насчитывающих в разных оценках от 100 до 250 произведений. Среди этих трудов такие сокровища общечеловеческих знаний, как его врачебный «Канон» и философский трактат «Исцеление (ал-Шифа)», состоящий из разделов «Логика» (в девяти частях), «Физика» (в восьми частях, включающих науку о растениях и животных), «Математика» (в четырех частях) и «Метафизика». Кроме научных трактатов, Авиценна оставил также литературное наследие в виде эссе и поэтических произведений.

Более того, после смерти своего отца, Авиценна несколько раз занимал пост министра в государственном управлении страной, с двадцатидвухлетнего возраста давая властителям советы по политическим вопросам. Жизнь его, как жизнь всех выдающихся людей, была отравлена ревностью, завистью и недоброжелательством окружающих, ему приходилось скрываться, зарабатывая на жизнь искусством врачевания; пришлось даже сидеть в тюрьме, откуда он бежал, проведя остаток своей жизни в относительном спокойствии при исфаганском дворе.