Инженер страны Советов - Евгений Владимирович Панов

свет немного пробивался откуда-то у меня из-за изголовья.

Я попытался вздохнуть с облегчением и… не смог. Все тело было словно заковано в броню. Блин, да я даже пошевелиться не могу. Лишь спустя некоторое время я понял, что весь, от шеи до пояса, упакован в гипс. Это что же со мной такое приключилось?

Я смог вспомнить только вспышку взрыва на аэродроме в Кобрине, сильный удар в спину и больше ничего. Боли я, как ни странно, не чувствовал. Впрочем, я вообще своего тела ниже шеи не чувствовал. Это что, я теперь так и останусь на всю жизнь парализованным? Да ну ее нафиг, такую жизнь!

Утром проснулся от звука шагов. Кто-то подошел к изголовью и что-то там делал. Я слегка кашлянул, привлекая к себе внимание. Казалось бы, такой пустяк, кашлянуть, а сил у меня это отняло столько, словно я вагон угля лопатой перекидал. Тут же в поле зрения появилось женское лицо. По-видимому, медсестра, о чем говорили белая шапочка на голове и белый же халат.

Увидев, что мои глаза открыты и смотрят вполне осмысленно, она отпрянула, и только звук быстрых шагов, почти бега, показал, что обладательница белого халата побежала докладывать о моем пробуждении.

Вскоре у моей кровати стоял довольно пожилой доктор и внимательно смотрел на меня через стекла круглых очков.

– Да, батенька, напугали вы нас. Мы уж и не чаяли, что вы очнетесь. Вы, можно сказать, уникальный случай, четыре месяца пролежали без сознания.

Во, блин, делаю успехи. Что-то я с каждым разом все дольше и дольше в отключке нахожусь. Пора прекращать эту порочную практику. Хотел в таком духе ответить доктору и не смог. Из горла вылетел лишь чуть слышимый хрип.

– А вот этого, молодой человек, не надо, – заметил мою попытку доктор. – Вы еще слишком слабы, чтобы разговаривать. Так что давайте так: я буду задавать вам вопросы, а вы мне глазами отвечайте. Если да, то один раз моргните, если нет, то дважды.

Во второй половине дня ко мне в палату пришли посетители. Кровать мне развернули и переставили, и теперь я прекрасно видел дверь в палату. Кстати, палата по нынешним временам просто шикарная. Одно то, что она одноместная, говорит о многом.

И вот дверь открылась и в палату уверенным шагом вошла… Таня. Из-под накинутого на плечи белого халата отчетливо был виден уже довольно большой животик. Даже у меня, у старого циника, от увиденного защипало в глазах от счастья.

– Миша! – Таня, увидев, что глаза мои открыты, бросилась ко мне и заплакала, роняя слезы мне на гипс. Увидев, что я силюсь что-то произнести, она склонилась ко мне: – Что, мой хороший?

– Я… те-бя… люб-лю… – с огромным трудом смог чуть слышно прошептать я.

Буквально через пару минут в палату в сопровождении уже знакомого мне доктора вошел Берия.

– Ну здравствуй, герой. – Берия сел на стул рядом с кроватью. – Перепугал ты тут всех, и не один раз. Мы уж не чаяли тебя в живых увидеть, и только Татьяна до последнего верила, что ты жив и вернешься. Замечательная у тебя, Михаил Андреевич, супруга. Каждый день сюда приходила, и ладно бы только рядом с тобой сидела, так она еще и здешним врачам помогала. Твой доктор сказал, что если все будет нормально, то через месяц-другой тебя выпишут долечиваться домой, так что придется тебе тут еще немного поскучать. Хотя скучать тебе точно не дадут. Как только все узнали, что ты хоть и раненый, но живой вернулся, так из посетителей целая очередь образовалась. Если доктор разрешит, то будут тебя навещать. Ты у нас теперь личность знаменитая. Тебе присвоено звания Героя Советского Союза, ну и еще кое-какие награды полагаются, так что готовься, скоро тебя награждать приедут.

Пока Берия говорил, Танюшка сидела на краешке кровати, держа мою руку в своей. В первое мгновение, когда она взяла мою ладонь, я вообще ничего не почувствовал, но потом словно иголки прошлись от кончиков пальцев, и я смог чуть заметно шевельнуть ими.

– Доктор, Миша пальцами шевельнул, – почти шепотом произнесла Таня.

– Ну вот видите, голубушка, значит, как я и говорил, динамика хорошая, и ваш супруг скоро встанет на ноги. – Доктор взял мою вторую руку. – Ну-ка, попробуйте пошевелить пальцами этой руки.

Я напряг все свои силы и смог слегка шевельнуть указательным пальцем.

– Да вы просто молодец! – Доктор был доволен не меньше Татьяны. – Так мы с вами скоро вполне сможем работать руками. Ну а теперь, уважаемые, – он обратился к Тане и Берии, – я вас попрошу. Больному нужен покой. Теперь все будет хорошо.

Руки нормально заработали у меня через полторы недели. Все эти дни Танюшка буквально сутками сидела возле меня. Брала какие-то свои медицинские учебники и читала, удобно расположившись на принесенном специально для нее кресле. Иногда о чем-то о своем, медицинском, спорила с моим лечащим доктором.

Несколько раз за это время в палату во время обхода заходил человек-легенда, врач с большой буквы Николай Нилович Бурденко. Это он провел сложнейшую операцию, когда меня привезли ему на стол прямо с аэродрома. Пообщавшись с Татьяной, он отметил ее хорошую теоретическую подготовку и дал несколько дельных советов. А ведь, если мне не изменяет память, в той моей истории он в это время лежал в больнице после инсульта. А здесь вполне бодро бегает. Видимо, мое вмешательство в ход истории изменило и его судьбу.

Не скажу, что мне было скучно лежать. Танюшка, отучившись на своих лекциях в мединституте, приходила ко мне в госпиталь и сидела рядом со мной, штудируя конспекты.

По моей просьбе она раздобыла подшивку газет, начиная с начала войны.

И вот в одном из номеров газеты «Красная звезда» от 6 сентября 1941 года на первой же полосе я увидел фотографии, от которых аж заскрежетал зубами.

Это были снимки, сделанные ефрейтором Левичевым на лесном хуторе, где мы казнили карателей.

На газетной бумаге, без какой-либо ретуши, были опубликованы страшные свидетельства зверств фашистов и их приспешников на оккупированной территории. Яма, полная расстрелянных и зарезанных мирных жителей, и маленькая девочка, растерзанная нелюдями. Без статьи, без подписей под фото, без слов.

Ниже было напечатано стихотворение.

Если дорог тебе твой дом,Где ты русским выкормлен был,Под бревенчатым потолком,Где ты, в люльке качаясь, плыл;<…>Если мил тебе бедный садС майским цветом, с жужжаньем пчелИ под липой сто лет назадВ землю вкопанный дедом стол;Если ты не хочешь, чтоб полВ твоем доме фашист топтал,Чтоб он сел за дедовский столИ деревья в саду сломал…Если мать тебе дорога —Тебя выкормившая грудь,Где давно уже нет молока,Только можно щекой прильнуть;Если вынести нету сил,Чтоб фашист, к ней постоем став,По щекам морщинистым бил,Косы на руку намотав…<…>Если ты