Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

Н. Серове, который дал было свое согласие, но колоссальный успех «Рогнеды» в Петербурге и неуспех «Юдифи» в Москве приковал его к Петербургу и заставил отказаться от московской деятельности. Отказ этот воспоследовал осенью 1866 года, и тогда, не видя другого исхода, Н. Г. Рубинштейн решился взять одного из учеников Петербургской консерватории, первый выпуск которой предстоял в декабре 1865 года. (В первые годы существования Петербургской консерватории выпускные экзамены бывали в декабре). Когда Н. Г. сообщил мне о своем намерении, то я поспешил ему показать письма Лароша, где говорилось о Чайковском, и таким образом последний был намечен кандидатом. Отправившись в Петербург, Н. Г. увиделся с Г. А. Ларошем, усиленно старавшимся об успехе кандидатуры своего товарища и друга, а личное свидание с П. И. Чайковским и впечатление, им произведенное, заставило Н. Г. Рубинштейна принять окончательное решение и пригласить П. И. даже вопреки советам Н. И. Зарембы, бывшего тогда профессором теории музыки в Петербургской консерватории и предлагавшего другое лицо, также из числа оканчивавших курс, Г. Г. Кросса, бывшего потом профессором фортепиано в Петербургской консерватории и скончавшегося несколько лет назад. Основанием для предпочтения, оказанного Н. И. Зарембой последнему, были, вероятно, более зрелый возраст (Г. Г. Кроссу было тогда около 40 лет) и педагогическая опытность, ибо Г. Г. Кросс еще до поступления своего в число учеников Петербургской консерватории был уже довольно известным в Петербурге фортепианным учителем и пианистом, между тем как П. И. начал серьезные музыкальные занятия менее нежели за три года до времени, о котором говорится. Впрочем, в консерватории в последние полтора года он исправлял уже должность репетитора по классу гармонии, то есть поправлял задачи учащихся, потому что Н. И. Заремба, ученый музыкант и превосходный лектор, не имел, кажется, способности достаточно быстро выполнять эту работу, или, быть может, она казалась ему просто слишком скучной.

Невзирая на это обстоятельство, в Петербурге Чайковскому не особенно доверяли; музыкантам, вероятно, казалось сомнительным, чтобы светский молодой человек, дилетант, в 2½ или 3 года мог сделаться вполне законченным, серьезным музыкантом. Такое недоверие оправдывалось тем, что никому почти не была известна та невероятно огромная энергия, которую молодой музыкант влагал в свои классные работы.

Мне представляется нелишним упомянуть здесь о некоторых обстоятельствах, сопровождавших поступление Петра Ильича в консерваторию, как он сам рассказывал их.

Окончивши в 1859 году курс в училище правоведения, он поступил в службу в департамент министерства юстиции и вел жизнь светского молодого человека. В обществе Петр Ильич блистал, между прочим, своими музыкальными талантами; в училище он был учеником известного пианиста и педагога Р. Кюндингера и с большим эффектом играл две Des-dυr’ных пьесы: «Ноктюрн» Деллера и «Aufforderung zum Tanz» [Приглашение к танцу] Beбeра. Питая с детства страсть к музыке, будущий автор «Онегина» не смел и думать сделаться музыкантом: по господствовавшим тогда воззрениям в обществе, это было совсем немыслимо. У Петра Ильича был родственник, кузен, молодой конногренадерский офицер, также очень любивший музыку и усердно занимавшийся ею. Молодые люди часто встречались в обществе и до известной степени соперничали своими музыкальными талантами. Дальше я буду, сколько припомню, говорить словами самого Петра Ильича: «Однажды, – рассказывал он, – мы встретились где-то c ***, стали говорить о музыке, и он между прочим сказал, что может сделать переход из одного тона в какой угодно другой не более как в три аккорда. Меня это заинтересовало, и к удивлению моему, какие ни придумывал я далекие переходы, они моментально исполнялись. Я считал себя в музыкальном отношении более талантливым, нежели ***, а между тем я и подумать не мог проделать то же самое. Когда я спросил, где он научился этому, то узнал, что существуют классы теории музыки, открытые Русским музыкальным обществом, где можно узнать все эти премудрости; я немедленно отправился в эти классы и записался слушателем у Н. И. Зарембы».

Такое незначительное, по-видимому, обстоятельство послужило поворотным пунктом во всей жизни Петра Ильича. Впрочем, первое время он, посещая классы и слушая лекции Зарембы, сам почти не работал, а следовательно, оставался на уровне дилетантского отношения к делу. Но все изменилось вследствие вмешательства еще нового лица, А. Г. Рубинштейна, очень интересовавшегося классом теории музыки и часто бывавшего в нем. Во время этих посещений и просмотра работ учащихся А. Γ. тотчас же отличил выдающиеся способности молодого человека, но в то же время заметил и небрежность его в занятиях. А. Г. поступил со свойственной ему решимостью и прямотой; он обратился однажды после класса к привлекшему на себя его внимание ученику, сказал свое мнение о его таланте и вместе с тем обратился с просьбой или заниматься вполне серьезно, или покинуть классы, потому что, как говорил А. Г., он не мог переносить поверхностного отношения к делу со стороны столь даровитого молодого человека. Петр Ильич питал в то время к А. Рубинштейну просто чувство обожания, и сказанное им решило его судьбу бесповоротно: служба и светская жизнь отошли совершенно в сторону, их сменило страстное увлечение занятиями музыкой. Молодой человек обнаружил в этом отношении невероятную, сказочную энергию; некоторое понятие могут дать слова А. Г. Рубинштейна, сказанные им в моем присутствии и в присутствии Петра Ильича, когда последний был уже профессором Московской консерватории: «Чайковский работал удивительно, – говорил А. Г. – Однажды в классе композиции я задал ему написать контрапунктические вариации на данную тему и прибавил, что в подобной работе имеет значение не только ее качество, но и количество, предполагая при этом, что он напишет десяток-другой вариаций, а вместо того на следующий класс я получил их, кажется, более двухсот. Куда же мне было, – с добродушным смехом прибавил рассказчик, – просмотреть все это, пришлось бы употребить гораздо больше времени, нежели во сколько они были написаны». Посредством такой работы молодой дилетант в три года успел сделаться вполне законченным музыкантом, что доказала его экзаменная работа: кантата для соло, хора и оркестра на текст из оды Шиллера «К радости». Кантата эта сохранилась, И, мне кажется, ее бы следовало напечатать, да и сам автор даже в последнее время своей жизни говорил, что совсем не считает эту кантату очень слабой работой и охотно бы увидал ее в печати.

В Москву Чайковский приехал в первых числах января 1866 года и немедленно вступил в исполнение обязанностей преподавателя по классу гармонии. Московское отделение Музыкального общества не располагало тогда большими денежными средствами, расходы по содержанию классов сокращались насколько возможно и самые классы помещались при квартире Н. Г. Рубинштейна, на Моховой, в доме Воейковой,