Петр Чайковский: Дневники. Николай Кашкин: Воспоминания о П.И. Чайковском - Петр Ильич Чайковский

Мая 12/24. Отвратительный день. Погода ужасная. Море беснуется. Морская болезнь. Рвало. За весь день съел один апельсин.

Мая 13/25. Вчера вечером, совершенно изнеможенный от усталости и нездоровья, я заснул одетый на своем диванчике и так проспал всю ночь. Сегодня качка меньше, но погода все-таки отвратительная. Нервы невыразимо напряжены и раздражены шумом и треском, не прекращающимся ни на минуту. Неужели я еще раз решусь на подобную муку?

В течение дня качка все уменьшалась, и мало-помалу погода сделалась очень хорошей. На меня нашло отвращение к обществу пассажиров; самый вид их злит и ужасает меня. Почти безвыходно сижу в своей каюте. Впрочем, за едой кроме обычного собеседника-табачника я уже теперь разговариваю по-английски с американской компанией, сидящей за нашим столом. Они весьма милые люди, особенно высокая, полная дама. Едут они на север Норвегии смотреть на полунощное солнце. Оттуда собираются в Петербург.

Мая 14/26. Ночь была превосходная, тихая, лунная. Начитавшись у себя в каюте, я долго гулял по палубе. Это было удивительно приятно. Все без исключения спали, и я был единственным из 300 пассажиров 1‐го класса вышедшим полюбоваться ночью. Красота неописанная, и словами этого не передашь. Странно теперь вспоминать ужасную ночь на воскресенье, когда в моей каюте все предметы, даже сундук, катались из одного угла в другой, когда какие-то ужасные толчки, приводившие в содрогание и казавшиеся последним усилием парохода бороться с бурей, наполняли душу мучительным страхом, когда в довершение ужаса электрическая лампа с колпаком свалилась и разбилась вдребезги!.. Я давал себе в ту ночь слово никогда больше не плавать по морю. Но мой стюард Шредер говорит, что при каждой скверной погоде он дает себе слово бросить пароходную службу и при каждом возвращении в гавань стремится в море и скучает без него. То же, может быть, будет и со мной. Погода сегодня окончательно установилась превосходная. Пассажиры поговаривают о концерте сегодня, в салоне, и пристают, чтобы я играл. Вот что отравляет морское путешествие: это обязательное знакомство с обществом пассажиров.

Мая 15/27. Погода установилась прекрасная. Изредка перепадали маленькие дождички. По мере приближения к Ламаншу море все делалось оживленнее. Целые сотни небольших рыболовных суден пестрели на виду парохода. Около 2 часов дня стал виден английский берег, местами скалистый и живописный, местами ровный, покрытый свежей весенней травкой. А впрочем, ничего особенного не произошло, за исключением разве бала после обеда, на коем я присутствовал не более пяти минут. Круг знакомства расширился ужасно. К счастью, могу целыми часами прятаться в своей превосходной каюте. В 2 ч[аса] ночи пришли в Саутгантон [822]. Здесь часть пассажиров, в том числе Аронсоны и американская семья, едущая в Норвегию, вышли. Я проснулся и вышел посмотреть на отход маленького пароходика. Любовался превосходным солнечным восходом.

Мая 16/28. После Санутгантона и острова Вайт я опять спал и проснулся в 7 часов слегка простуженный. Погода продолжает быть превосходна. Большую часть утра провел на палубе в компании братьев Тидеманов, моих новых друзей, любуясь берегом Англии и видом массы пароходов и парусных суден, снующих по каналу. Промелькнули Фолькстон, Дувр. Немецкое море очень оживленно. Ночью Гельголанд вдали.

Мая 17/29. Рано утром пришли в Куксгавен. В б часов нам дали завтракать. В 8 мы пересели на маленький пароход и при звуках марша и криках «ура» доехали до таможни. Очень долгий осмотр и ожидание поезда. Я сидел в купе с Гюльзе, Тидеманами и певцом Арамбуро [823]. В 12 часов приехали в Гамбург. Я остановился в Hôtel St. Petersburg.

Николай Кашкин

Воспоминания о П. И. Чайковском

I

25 октября 1893 года в Петербурге скончался от холеры Петр Ильич Чайковский. Кончина эта во многом изменила положение русской музыки; из рядов ее представителей внезапно ушел самый энергичный, неутомимый, талантливый деятель, бесконечно преданный своему делу и служивший примером для всех других. Не нам ценить значение покойного в искусстве: оставленное им художественное наследие так велико и богато, занимает такое высокое место в русском искусстве, что вполне верный приговор ему может быть сделан лишь будущими поколениями; мы же стоим еще слишком близко к этой высокой художественной силе, безвременно угасшей, чтобы окинуть всю ее беспристрастным и вполне сознательным мысленным взором. Имя Чайковского было знаменито не в одной России, весь цивилизованный мир знал его, и не много имен между современными музыкантами было, окружено таким ярким ореолом славы, особенно там, где русские «друзья» не успели внести свою лепту на алтарь собственной ограниченности, разъясняя читающей публике преувеличенность якобы ее симпатий к любимому композитору.

Жизнь людей, подобных моему почившему другу, как я имею смелость называть его, представляет настолько выдающийся интерес, что даже мелочные подробности ее могут быть ценными, позволяя иногда яснее понимать и ценить совершенное ими в деле искусства. Мне, пишущему эти строки, довелось быть близким к покойному, в особенности в первой половине его композиторской деятельности, пока он состоял профессором Московской консерватории, – и потому я считаю своей обязанностью записать мои воспоминания о нем, не задаваясь определенной программой, не делая выбора, а просто сообщая все, что придет на память из его жизни. Быть может, при этом придется упоминать и о других лицах, касаться некоторых подробностей московской жизни, но я постараюсь ограничиться в этом отношении лишь необходимым и не отклоняться по возможности от главного предмета. Считая воспоминания мои просто материалом для будущего биографа, я не буду заботиться особенно о стройности литературной формы и потому заранее должен просить снисхождения за могущую встретиться бессвязность и отрывочность рассказа.

* * *

Впервые узнал я имя Чайковского в 1864–65 году из писем ко мне Г. А. Лароша, бывшего вместе с ним учеником Петербургской консерватории и писавшего о нем как о будущей звезде русской музыки; эти письма имели, кажется, влияние на приглашение Петра Ильича в Москву, и потому я о них упоминаю. В Москве существовали с 1863 года открытые Музыкальным обществом классы, служившие подготовлением для будущей консерватории. Гармонию в классах преподавал Н. Г. Рубинштейн, но он мог уделять на это очень мало времени, и притом самый предмет мало интересовал его; во всяком случае для консерватории, открытие которой предполагалось в 1866 году, необходим был преподаватель этого предмета, а также и других отделов теории музыки. В то время в России было очень немного людей, которым возможно было бы поручить такое дело, и выбор Н. Г. Рубинштейна остановился сначала на А.