Пустошь, что зовется миром - Аркади Мартин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
<За мной только преимущество в двадцать дополнительных лет стажа, Махит, – пробормотал он. – Не думаю, что кто-то недоволен твоей нынешней техникой>.
Удивительно, каким похотливым голосом он мог говорить в их мозгу. Она зарделась, ее лицо горело, и она радовалась тому, что Три Саргасс либо спала, либо, как и она сама, притворялась, что спит, а потому никаких объяснений не требуется.
Как было бы хорошо, если бы они могли остаться здесь и ничего не объяснять или не сообразить вдруг, какая же это была дурная идея.
«Травинка, – подумала она с той же нарочитостью, с какой обращалась к Искандру, – если прежде ты не была скомпрометирована в глазах всех этих солдат, то будешь теперь».
А Искандр пробормотал ей в ответ:
<Ты скомпрометирована в такой же мере, Махит. Однако как ты объяснишь это Дарцу Тарацу?>
После этого все остатки желания исчезли: она почувствовала холод, ясность мысли и легкую тошноту, словно ее окунули в ледяную воду и вытащили. Ей вот уже двадцать четыре часа удавалось не думать о том, что она обещала Дарцу Тарацу – слишком много обрушилось на нее: культурный шок, ярость разочарования, протоколы первичного контакта, тепловой удар и по-настоящему хороший секс, именно в таком порядке. Очень хорошо было забыть о Дарце Тараце, о том, что ее глаза были теперь его глазами. О том, что она была здесь шпионом, внедренным на корабль, как осколок шрапнели, медленно пробиралась все глубже и глубже, к самому корабельному сердцу. О том, что она была здесь шпионом и получила приказ быть также и диверсантом, даже если не будет знать, против чего конкретно совершать диверсии…
<Против всего, – пробормотал Искандр. – В этом-то и проблема. Тарац хочет видеть Тейкскалаан, знать его настолько хорошо, чтобы можно было привести его к разрушению…>
«Тогда ему это понравится, – нарочито и с горечью подумала Махит. – Посмотри, как мне доверяет Тейкскалаан. Конечно, она пока не император, но всегда есть куда стремиться».
Она чувствовала, что делает ему больно, чувствовала это по той пустоте, что обосновалась в ее груди, по боли, причиненной скорбью, боли такой же опустошительной, как и слезы. Она старалась прогнать чувство сожаления и сожалела, не зная, почему сожалеет: то ли потому, что сделала ему больно, то ли потому, что больно стало и ей. Еще одна вещь, о которой психотерапевт интеграции не предупреждал: соединение двух сердечных болей приводит к неоправданной тяжести самобичевания.
<Я не оправдал ожиданий Тараца, когда обменял у Шесть Пути нашу имаго-технологию на мир, – сказал наконец Искандр. – Но в конечном счете я не оправдал ожиданий и Шесть Пути. Махит, сделай это лучше меня; наша линия должна добиться чего-нибудь стоящего>.
Она никогда не слышала, чтобы он так определенно высказывался о размерах собственного отчаяния, о ненависти к себе, которую испытывал. Это было все равно что вечно смотреть в зеркало, в дыру, через которую открывается взгляд на мир, внезапно обретший реальность. Она боялась услышать ответ, неуверенно задавая безмолвный вопрос в склепе их разума:
«Дарц Тарац хотел бы, чтобы Тейкскалаан столкнулся с этими инородцами и чтобы в результате погибли и те и другие. Я могла бы рассказать ему про Шестнадцать Мунрайз, а затем сорвать переговоры на Пелоа-2 и тем самым навлечь гибель на всех нас. Я должна так сделать?»
<Ах, Махит, – сказал Искандр. – Да откуда же мне знать?>
После его слов из ее глаз потекли слезы. Три Саргасс повернулась в ее объятиях и прижала холодные пальцы к влаге на ее щеке.
– Надеюсь, ты плачешь не из-за того, что жалеешь по поводу меня? – спросила она.
Голос ее звучал подавленно, а Махит совсем не этого хотела. Она не могла сказать толком, чего она хочет, но знала, что только не этого: глядя на Три Саргасс, можно было подумать, что Махит ударила ее своими слезами.
– Нет, – сказала она, ненавидя собственный голос, хриплый и сдавленный. – Дело не в тебе, Травинка, совсем не в тебе. Я…
Слова занимали слишком много времени и все равно были тейкскалаанскими. Она замолчала и просто поцеловала ее.
Поцелуй по-прежнему был хорош, и Три Саргасс по-прежнему целовалась со знанием дела – по крайней мере, когда не переживала экзистенциальный кризис, глядя, как император совершает ритуальное самоубийство в прямом эфире на всю империю. Они разъединились, Три Саргасс легла, уткнувшись в плечо Махит, словно они были смоделированы специально друг под друга.
– Тогда, – сказала она живо и весело, с нежностью, которая больно напомнила Махит о Девятнадцать Тесло – то есть напомнила Искандру о Девятнадцать Тесло, что, вероятно, было ближе к истине, – если дело не во мне, то в чем, Махит? Мы вчера так хорошо поработали.
– Это верно, – согласилась Махит. – Поработали хорошо, и нам еще предстоит долгий путь, и…
– Не говори мне, что сомневаешься в своих способностях. Это ведь ты придумала, как им петь. Нам нужно придумать для них имя, другое, кроме «враги», как считаешь?
– Пожалуй, да, нужно, и нет, я не сомневаюсь в своих способностях, я… – Она замолчала. Ее язык словно налился свинцом. Все невропатические боли вернулись в руки, непрерывно искрящееся свечение возникло перед ее глазами, словно ее кололи осколками стекла. Она не знала, что делать, и Искандр не знал, а Три Саргасс и дальше будет приносить ей боль, как сделала это вчера, будет и дальше думать о ней как о «своем умном варваре», а не как о Махит Дзмаре, сколько бы они ни целовались. Не существовало никакой безопасности и никакого возвращения домой.
– Махит, – сказала Три Саргасс и накрыла ее щеку узкой ладонью, сложенной чашечкой. – Мне не нравится использовать методы допроса применительно к прекрасным людям, с которыми я спала, но твое состояние вызывает у меня беспокойство. А так как ты не даешь мне достаточно информации, в конечном счете в дело вмешивается профессиональная подготовка.
Это почти наверняка был ужасный, великолепный и характерный пример юмора, как его понимают в министерстве информации. Это было забавно. И все, абсолютно все было не так с их дальнейшими отношениями, и Махит устала. Устала от…
<В конечном счете, – пробормотал Искандр, прошептал едва слышно, – мы падаем. Это совсем не больно. Падение>.
«Вплоть до внезапной остановки внизу?»
Заразительный смех, и новая волна жуткой, насыщенной скорбью пустоты наполняет ее грудь. Как сильно болят руки.
– Если бы я была, – начала она, закрыв глаза и отворачивая голову от Три Саргасс, чтобы между ними не оставалось ничего, кроме нежного прикосновения и жаркой тьмы за веками, – если бы я была кем-то вроде агента Лсела, каким должна быть с учетом того, как удалось организовать позволение тебе похитить меня, я… должна была бы изо всех сил стараться провалить переговоры с инородцами.
Три Саргасс щелкнула языком.
– Станция Лсел предпочитает бесконечную войну?
Махит вздохнула.
– Нет, – сказала она. –
