Смерть пахнет сандалом - Мо Янь

Чуть ли не наделавший себе в штаны от страха Чуньшэн бил земные поклоны:

– Благодарствуйте за милосердие, госпожа, Чуньшэн все сделает, как велите.

– Отправляйся в ту лавку, где торгуют собачатиной, и вызови мне Сунь Мэйнян, – бросила она, – мне нужно переговорить с ней.

– Госпожа, – набрался смелости Чуньшэн, – вообще-то эта Сунь Мэйнян… женщина разумная и человек хороший…

– Много болтаешь! – мрачно сказала госпожа. – Об этом барин знать не должен, если посмеешь проговориться ему…

– Недостойный не посмеет…

6

Когда слухи о том, что уездный болен и не встает, достигли ушей Сунь Мэйнян, душа ее воспылала, она забыла о сне и еде, переживала больше, чем при вести о смерти мачехи и ее детей. Взяв с собой желтого вина и собачатины, она пару раз пыталась навестить его, но ее не пускали стражники. Прежде хорошо знакомые солдаты отворачивались от нее, не признавая, словно в управе появился новый хозяин и специально издал приказ не пускать ее.

Мэйнян растерялась и пала духом, но каждый день с корзинкой собачатины в руках прогуливалась по главной улице. Люди показывали на нее пальцами и шушукались, будто обсуждая некую диковину. Чтобы помолиться за здоровье уездного, Мэйнян обошла все окрестные большие и малые храмы, где приносили благодарственные жертвоприношения за урожай. Даже в те храмы, которые вообще не имели никакого отношения к здоровью людей, она заходила, воскуривала благовония и отбивала земные поклоны. Когда она вышла из одного такого храма, перед ней образовалась стайка ребятишек. Дети громко заладили песенку, которой их явно подучили взрослые:

Чахнет от тоски уездный,

есть не ест и сон не в сон.

Рвота мучит, режет глотку,

истекает гноем он.

Сам уездный хоть куда и красива борода.

Он с девицей Сунь Мэйнян

пара уточек-юаньян[123].

Он уже лежит при смерти,

и она готова к жертве.

Помирать иль плакать, решается она,

вместе им быть не даст жена…

Эта песенка походила на специально переданную весть об уездном и вызвала в душе Сунь Мэйнян целую бурю эмоций. Узнав из песенки, что его болезнь так серьезна, она тут же залилась слезами. Тысячу раз повторяла про себя его имя, перед ней постоянно представало измученное болезнью лицо. Родной мой, взывало ее сердце, ты заболел из-за меня, если с тобой случится непоправимое, я тоже не смогу жить дальше… Я не смирюсь, я несмотря ни на что хочу увидеться с тобой, испить с тобой последний кувшин вина, съесть последний кусок собачатины. Хоть я и понимаю, что я не твоя, ты в моем сердце давно мой, я связала свою жизнь с твоей. Еще я знаю, что ты не такой, как я. Между тем, что думаешь ты, и тем, что думаю я, – огромная разница. Еще я понимаю, что ты вряд ли по-настоящему любишь меня. И, тем не менее, я – как раз та женщина, которая появляется перед тобой, когда тебе нужна женщина. Понимаю, ты любишь мое тело, мою страстность, но, когда постарею, стану, как говорится, пожелтевшей жемчужиной, ты можешь меня и отбросить от себя. Еще я знаю, что бороду моему отцу на самом деле вырвал ты, хотя ты это категорически отрицаешь. Ты всю жизнь сломал моему отцу и вытравил оперу маоцян из нашего родного Гаоми. Я знаю, что ты сомневался, арестовывать моего отца или нет, но если бы правитель провинции его превосходительство Юань гарантировал, что, поймав Сунь Бина, ты сразу получишь повышение по службе, то ты сразу арестовал бы его. Отдай государь император высочайший указ убить меня, то ты подступил бы ко мне с ножом. Естественно, перед этим в душе ты будешь сильно переживать, но в конце концов нож в дело пустишь… Хоть я и понимаю так много, понимаю почти все, понимаю, что моя слепая страсть может закончиться лишь горестной развязкой, все же я безумно люблю тебя. На самом деле, когда мне очень хочется мужчину, я неизменно думаю только о тебе одном. Я люблю твой облик, твою ученость, но не твою душу. Твою душу я не знаю. К чему мне ее знать? Я – женщина простая, с меня довольно и того, что я могу какое-то время до смерти любить такого мужчину, как ты. Ради любви к тебе я не считаюсь даже с полным разорением и гибелью моей семьи, с тяжелыми ударами, которые получает родной отец. Моя душа, моя плоть полностью держится на тебе, на тебе одном. Я понимаю, что тоже больна, больна с того момента, как увидела тебя, и болезнь моя ничуть не легче твоей. Ты говоришь, я – твое лекарство, а я говорю, ты – мой опиумный мак. Случись тебе умереть на улице, я тоже умру перед управой. У тебя множество разных причин умереть в покоях. У меня же будет только одна, на улице перед управой я умру только из-за тебя. Если я умру, а ты нет, то ты будешь оплакивать меня три дня. Если ты умрешь, а я нет, то я буду оплакивать тебя всю жизнь. А, на самом деле, умри ты, умру и я. На такую несправедливую сделку я тоже готова, я – твоя собачонка, стоит тебе свистнуть, тут же прибегу, буду вилять хвостом, кататься по земле, лизать тебе сапоги. Понимаю, ты любишь меня, как обжора кот любит большого желтого окуня. Я же люблю тебя, как птенец любит большое дерево. Я люблю тебя не зная стыда, с чистой совестью. В моей любви нет ни цели, ни будущего. Мне не подвластны мои ноги, тем более не подвластно мне мое сердце. Ради тебя я заберусь на гору мечей, пройду через море огня. Мне ли обращать внимание на людские пересуды? Из песенки детей я узнала, что это твоя жена не дает мне пройти по проторенной дорожке. Я знаю, что она из рода сановников, благородного происхождения, полна учености и таких больших планов, что будь она мужчиной, то давно бы стала крупным чиновником, вельможей при царствующей династии. Я понимаю, что я, дочь актера и жена мясника, никакая ей не соперница. Но, пусть ворота закрыты, буду биться о них головой до крови, как слепая, пока они не откроются и мне не улыбнется удача. Отброшу все правила приличия, не пустят через главные ворота, так я